Однажды, когда мы работали на дороге в Гузене, двое заключенных встали перед шарфюрером и сказали, что больше не могут терпеть, пусть лучше их сразу убьют. Их выпрягли, и бригадир приказал закопать их живыми в землю. Так с ними и поступили. Вечером их выкопали и отвезли трупы в крематорий. Мне кажется, это были голландцы.
Ночью со второго на третье февраля 1945 года пять сотен заключенных разорвали колючую проволоку и совершили побег. Весь лагерь подняли на ноги, и началась большая погоня. Привлекли и наш корпус, поскольку часть беглецов была оттуда. За ними гнались сотни эсэсовцев, с обученными собаками, и тысячи заключенных. В короткий срок городок Маутхаузен был полностью блокирован, так что даже птица не могла пролететь.
Да. И я в этом участвовал. Облава напоминала хорошо мне знакомую по прошлой жизни акцию, когда крестьяне в Драгачеве зимой идут на волков, задирающих их скотину. Мы должны были бежать через леса, поля, луга на берегах Дуная. Мы преследовали беглецов, а повсюду слышались звуки выстрелов из ружей, автоматов, пулеметов, свистки и лай собак. Повсюду валялись тела убитых, хотя старались всех брать живыми. Беглецы в основном были французы, бельгийцы и испанцы, идея побега созрела в рядах французского движения Сопротивления, которое в лагере действовало очень активно.
Во время облавы я пережил трагический момент, каких в моей жизни накопилось уже слишком много. Я бежал отдельно от остальных и неожиданно свалился в глубокий ручей. Тут из кустов кто-то тихо, очень тихо, позвал меня по имени. Я сразу же понял, что это кто-то из наших. Я углубился в чащу и оказался глаза в глаза с Милое Елушичем.
Нет, такого не могло произойти. Беглецы не могли смешаться с теми, кто за ними гнался, их номера были переписаны, и эти списки были у всех эсэсовцев. Милое вывихнул ногу и не мог бежать дальше. Лицо его было все исцарапано, он был напуган. Лай кровожадных собак разносился по всему лесу. Собаки могли растерзать каждого беглеца на месте, если бы им позволили, но эсэсовцы этого не разрешали. Мы, онемев, замерли перед приближающейся опасностью. Милое сидел, я держал руку на его плече, не зная, что сказать.
– Отец, беги, – прошептал он.
– Не могу, Милое.
– Беги, а то и тебя убьют.
– Я не могу тебя оставить.
Мы опять замолчали. Собачий лай приближался.
– Отец, помолись за мою душу и беги. Если ты пострадаешь вместе со мной, мне не будет от этого легче, – сказал он.
– Знаю, Милое.
– Передай моим, если уцелеешь, что я умер, борясь за свою свободу.
– Обязательно, если Господь поможет мне остаться невредимым.