Аня кивает. И вспоминает начальника несуществующей миграционной службы. Как он сидел на столе, покачивая ножкой, шутил… Врал… Даже интересно, а сколько может быть лет Ринату? А впрочем, что ей до него? Ему она не глянулась… Ну, и… к лучшему. Кто его знает, что этот высокопоставленный лжец с теми ребятами сделал? А у нее есть теперь Аршез… А у Аршеза есть мама, с которой он может хоть по сто раз в день беседовать по видеотелефону. А он большой уже, ему уже не так уж сильно надо, а ей… а у нее…
— Аня, ты чего? — недоумевает Аршез, глядя как стремительно падает настроение у его девочки.
— Мама, — со всхлипом произносит она. — У меня тоже есть мама. И я тоже хочу… вот так, перед сном… А она там хоронит меня сейчас. С ума от горя сходит. И только от скорби еще лет на двадцать постареет, — она не хотела, но слезы сами уже бегут. — А вам что, — горько всхлипывает она снова, — вы вон молодые, красивые, с видеофонами… Зачем вы закрыли границу? Почему вы нас не выпускаете? Что мы вам сделали, что?!
— Аня… Анюта, пожалуйста, я не руковожу страной, я не определяю ее политику. Для меня Граница так же непроходима, как и для тебя. И если я туда полечу, я застряну в ней так же как ваш… летающий транспорт. И получу очень серьезные взыскания. Я не смогу вернуть тебя домой, при всем желании не смогу. Но я могу обустроить твою жизнь здесь. С твоей помощью, конечно, один я не справлюсь. А слезы здесь не помогут, надо брать себя в руки и строить свою новую жизнь. Учить местные правила, перенимать местные обычаи…
— Погоди, но ты говорил, — она его не слушает, захваченная новой мыслью. — Ты говорил, что есть те, кто границу регулярно пересекают — разведчики, шпионы…
— Я не служу в разведке.
— Да, но… возможно, у тебя есть… ну, хоть какой-то знакомый там. Он передал бы письмо… ну, даже не письмо, записку. Что я жива, что у меня все в порядке… Ты же не позволяешь своей маме волноваться. Так почему моя должна поседеть от горя?
— Анют, — он качает головой.
— Пожалуйста, Ар… Ну пожалуйста… И я не скажу ничего, что у вас секрет. Ну, хочешь, ты мне даже сам продиктуешь… А я буду во всем тебя слушаться. Все делать, как ты скажешь. Буду учиться. Мне бы только маме… два слова, чтобы она не убивалась. И мне станет легче жить, легче принять… Ну, пожалуйста, ведь есть же кто-то, кто мог бы…
Но он все качает головой, даже мысли не допуская. Ему надо спасти свою девочку. Спасти, а не подставить. А горюющая мама все же меньшее зло. Лучше уж пусть она горюет, когда с Анютой все хорошо, чем не горюет, а от дочери уже и…