— Я познакомился в Амстердаме с одним норвежским студентом, Арне Йордалом, и он рассказывал мне о Финской Марке. Мы решили вместе туда пойти, этим летом. Арне там уже был, он поможет мне сориентироваться, мы составим друг другу компанию, а вообще будем заниматься каждый своей темой.
— Конечно, конечно. Один петролог из Геологической Службы, Квигстад, сейчас тоже в Финской Марке.
— Да, я знаю. Арне Йордал писал мне, что Квигстад к нам присоединится. Они оба ученики профессора Нуммедала.
Он кивает, я радостно улыбаюсь, потому что вижу, что он всё же отчасти осведомлён о нашей экспедиции. Значит, должен понимать, что я не шарлатан.
Мы снова входим в почти готовую часть здания — трубки светильников на потолке, палисандр, паркет. Офтедал открывает дверь.
Это пустая комната, ещё пахнущая краской и свежим деревом. Посередине комнаты стоит на полу телефон. Офтедал подходит к нему, приседает на корточки, снимает трубку и набирает номер. Я отхожу к внешней стене. Она вся из зеркального стекла, на стекле извёсткой намалёваны два больших круга и подписано: «Джейн Мансфельд»[1].
По фьорду плывёт белый пароход. Белый пароход, синее море, синее небо, чёрные сосны на склонах фьорда похожи на воткнутые вертикально в землю мокрые вороньи перья. На трубе парохода — жёлтое кольцо.
Я слышу, как у меня за спиной что-то говорит в трубку, выжидательно замолкает, снова говорит Офтедал.
— Mange takk.
Он кладёт трубку. Я поворачиваюсь к нему. Мы снова выходим из комнаты. Я — с надеждой, что телефонный разговор как-то касался аэрофотоснимков, ожидая, что Офтедал сейчас заговорит о них со мной. Но Офтедал молчит, и я следую за ним по коридору, сам не зная, зачем.
— Ваш институт прекрасно расположен. Вид потрясающий.
— Такой вид — не редкость для Норвегии. Хорошо вы знаете профессора Нуммедала?
— Я его вчера в первый раз видел. Меня порекомендовал мой научный руководитель.
— Вот как. Нуммедал — националист, шовинист. Вы не знаете норвежского, так что не могли этого заметить, но он говорит на нюнорск. Он из-под Бергена.
Офтедал усмехается, примерно так же, как это делаем мы, когда речь заходит о поборниках фризского.
Ещё одна бетонная лестница.
— Нюнорск, — говорит Офтедал. — Два языка в стране, в которой и четырёх миллионов жителей не наберётся. И ещё, как будто двух языков мало, любители самнорск хотят осчастливить нас третьим.
Я потерял счёт этажам, и мои ботинки покрыты белой пылью. Там, где мы сейчас, нет даже окон, и я внезапно начинаю дрожать от холодного воздуха. Мы без конца перешагиваем через незакреплённые доски и балки и обходим лужи.