«В Заколдованном царстве, Добрыня,
Протекает за сутки по году!
Если пробыл ты там десять суток,
Значит, здесь десять лет миновалось.
Десять лет чародейных да два года
Всех других наших поездок с тобою —
И двенадцать лет прошло с отъезда!
У меня ещё есть, Добрыня, силы!
Если силы последние отдам я —
Доскачу ещё до Киева ко сроку!»
И отдал тут конь свои силы.
И принёс он ко времени Добрыню.
Добрый конь у ворот, у дома,
У Добрыниного пал бездыханным!
Видит матушку Добрынюшка Никитьевич:
Слёзно плачет Афимья Александровна,
Слёзы горькие роняет на земелюшку
Да всё смотрит на дальнюю сторонку.
Воскричал тут Добрыня громким гласом:
«Государыня свет моя матушка!
Отложи ты ворота решётчатые,
Ты встречай-привечай сына милого,
Ты — Добрыню своего из поля чистого!»
Поглядела Афимья Александровна,
Разрыдалася пуще прежнего:
«Отходи от окна ты, голь кабацкая!
Не шути надо мной, над старухою!
Уж и так меня горе замаяло,
Задавило, горюху, злосчастное.
Кабы дома был мой Добрынюшка,
Не дал он надо мной бы надсмехаться тебе!»
А Добрыня стоит да своё твердит:
«Уж ты, свет моя матушка родимая!
Отложи ты ворота решетчатые,
Ты Добрыню встречай, сына милого!»
Пригляделась к оборванному путнику,
Утвердилась во своем Афимьюшка:
«Отойди ты с добра, оборванщина!
Ты не смейся над старухой горемычною.
А то выйду на широкую улицу,
Я нечестно тебя от окна провожу!»
«Государыня матушка родимая!
Почему ты не хочешь признавать меня,
Своего ин Добрыню Никитьевича?»
«А какой ты Добрыня, бродяжина?
У Добрыни на ноженьках чёботы:
Расписные со скрипом — зелён сафьян!
У тебя они — рваные-заплатанные!
У Добрынюшки у Никитьевича
Было личико белое-румяное!
У тебя-то, бродяга чумазая,
Вроде яблока печёного посморщилось;
Посерело от пыли‚ как в печной золе.
У Добрынюшки были глазоньки:
Очи ясные-соколиные!
У тебя — провалились-затуманилися!
У Добрынюшки кудри желтые:
Кольцо в кольцо завивалися!
У тебя, гляди, голь кабацкая:
Волосищи-то они седатые,
По плечам порассыпались лохмотьями!
У Добрынюшки походка молодецкая!
У тебя, горбун, — стариковская!»
«Ох, ты, матушка, мать любимая!
За двенадцать-то походных лет
Прирвались мои сафьяновые чёботы!
Заморщинилось лицо белое!
В бурях-грозах да ветрах-вихорях
Помутилися очи ясные;
Поседели-развились кудри жёлтые!
Постарел-посерел, весь повылинял,
Похудел твой сын Добрынюшка Никитьевич!
Поистёрлося платье цветёное!
Износилося тело молодецкое!»
«Подойди ко мне, ты бродяжинка!
Покажи ты плечо свое правое!»
Подходил Добрыня к окошечку,
Открывал своё плечо правое.
На плече у него была зна́тебка —
Там родимое было пятнышко.
И признала его родна матушка.