— Вы заметили что-нибудь необычное?
— Хм! Она была под хмельком… Но тут не винцо… Судя по тому, что эта дама у меня купила, она предпочитала джин.
А может, миссис Бритт изрядно выпивала тайком в семейном пансионе на Килберн-Лейн? Английские газеты не писали об этом.
Ночной портье в гостинице тоже дал показания:
— Я видел, как она бесшумно спустилась. Была навеселе и начала заигрывать со мной.
— Она вышла?
— Да.
— В какую сторону направилась?
— Я не знаю.
Один полицейский видел, как она топталась у входа в бар на улице Амстердам. И это было все. Из Сены не выловили ни одного тела. На пустырях не нашли ни одной женщины, разрезанной на кусочки.
Суперинтендент Пайк из Скотленд-Ярда, которого Мегрэ хорошо знал, каждое утро звонил из Лондона:
— Извиняюсь, Мегрэ. Никаких следов?
Этот дождь, мокрая одежда, зонты, с которых текла вода, расставленные по всем углам, и к тому же зубы мадам Мегрэ — все это раздражало невероятно, и чувствовалось, что комиссар только ждал случая, чтобы взорваться.
— Что такое, Жозеф?
— Шеф хочет поговорить с вами, господин комиссар.
— Я сейчас иду.
Для доклада это было неурочное время. Когда начальник криминальной полиции вызывал таким образом Мегрэ днем в свой кабинет, это означало, что речь шла о чем-то очень важном.
Тем не менее Мегрэ закончил читать досье, набил новую трубку и только тогда направился в кабинет патрона.
— Ничего нового, Мегрэ?
Комиссар молча пожал плечами.
— Только что с курьером я получил письмо от министра.
Когда говорили просто «министр», это означало «министр внутренних дел», которому подчинялась криминальная полиция.
— Я слушаю вас.
— Около половины двенадцатого придет один человек…
Было четверть двенадцатого.
— Это некий Фюмаль, похоже, важная персона в своей области. На последних выборах он бог знает сколько миллионов вложил в партию…
— Что совершила его дочь?
— У него нет дочери.
— Тогда сын?
— И сына у него тоже нет. Министр не пишет, о чем идет речь, просто мне кажется, что этот господин хочет видеть лично вас и что нужно сделать все, чтобы удовлетворить его просьбу.
Мегрэ только пошевелил губами, но можно было легко догадаться, что слово, которое он не произнес, начиналось на букву «Д».
— Прошу меня извинить, старина. Я же понимаю, что это очень тяжело. Но все же постарайтесь совершить невозможное. У нас и так в последнее время было достаточно неприятностей.
В приемной Мегрэ остановился около Жозефа:
— Когда Фюмаль придет, ты проведешь его прямо ко мне.
— Кто придет?
— Фюмаль! [1] Это его фамилия.
Эта фамилия, между прочим, Мегрэ о чем-то напоминала. Странно, но он мог поспорить, что воспоминание было какое-то неприятное, но у него и так хватало неприятностей, чтобы вспоминать о какой-то еще.