Ни одна Мадонна никогда не смотрела на своего младенца с такой нежностью; ни одна невеста никогда не улыбалась своему жениху с такой любовью, как Синтия Ричардсон викарию.
Я чуть не прослезилась.
— Мне сбегать за доктором Дарби? — спросила я. — Я мигом, одна нога тут, вторая там.
Правда заключалась в том, что мне хотелось оставить их наедине в такой момент. Я была лишней.
— Нет, — возразил викарий. — Ей просто нужен отдых. Посмотри, она уже спит.
И действительно. Сохраняя остатки этой чудесной улыбки в уголках рта, Синтия задремала.
Это подтвердило легкое похрапывание.
— Что произошло? — осторожно спросил викарий. — Должно быть… она, должно быть, испугалась.
— Это длинная история, — ответила я.
— Расскажи мне, — мягко попросил он. — У нас вся ночь впереди.
Одна из причин, почему я люблю нашего викария Денвина Ричардсона, это то, что он принимает меня такой, какая я есть. Он не задает идиотских вопросов.
Он не хочет знать, к примеру, чем я занималась в два или три часа утра в церкви, когда, покрытая могильной грязью, вошла в церковь через панель органа.
Он не хочет знать, почему я не дома, не лежу уютно в кроватке и не вижу младенческие сны.
В общем, он обращается со мной как с взрослым человеком.
Это дар.
Для нас обоих.
Вот почему я нарушила свое давнее правило и не только взяла на себя ответственность, но и добровольно поделилась информацией.
— Боюсь, это моя вина. Я ее испугала. Она приняла меня за кого-то другого.
Викарий печально поднял брови. Больше ему ничего не надо было делать.
— Она сказала «Ханна», — продолжила я. — И упала в обморок.
Повисло долгое молчание того сорта, когда, в замешательстве, ты отчаянно хочешь что-то сказать, но боишься или приходишь в еще большее замешательство и молчишь.
— Ханна, — медленно произнес он. — Ханна… была нашей дочерью.
Такое ощущение, что на меня свалилось что-то ужасно тяжелое: тяжелое, как целая вселенная, но только невидимое.
Я ничего не сказала.
— Она погибла, когда ей было четыре года, — сказал викарий. — Я убил ее.
Я с трудом набрала воздух, чтобы заговорить.
— Наверняка это не так, — выдавила я.
Прошла еще одна вечность, прежде чем викарий снова заговорил:
— Семь лет назад в рождественские каникулы я взял ее с собой на вокзал в Доддингсли, когда ездил за падубами для церкви, как обычно. Ханна любила Рождество… всегда хотела во всем участвовать. На платформе кто-то меня остановил… бывшая прихожанка… мы не виделись много лет… хотела поздравить меня с праздником, понимаешь ли… и я выпустил ручку Ханны… только на секунду, видишь ли, но… Поезд… поезд…