— Жди, придут твои красные.
Перешагнув через труп, Квако пошел к горам.
В станицу не стал заходить: зачем? В мешке у него полно всякой снеди, во фляжке — спирт. Шел почти всю ночь: всего и поспал часа три в стоге сена. Ничего, отоспится… Утром остановился у речки: странно — вокруг никого. Столько солдат шло, а теперь хоть бы одна душа. Да есть ли в этой глуши вообще люди?
Когда выбрался на тропу, уже смеркалось.
По обочинам вставали дубы, клены, кустился орешник. Сторожко вслушиваясь, Квако разглядывал темнеющие кусты. Пробовал подать голос — никто не откликнулся. Жалел, что ушел один: лучше бы подождать, найти спутника.
В горах быстро темнело, и он, облюбовав камень, что лежал у тропы, сел, прислонился к нему спиной. Услышав шорох в траве, вскочил. Змея? Да нет же, откуда? Ночью змеи спят… Нервы это… Глотнул спирта из фляги, завернулся с головой в плащ-палатку: так безопаснее! Под плащ-палаткой душно, глаза слипаются, тем лучше, скорее бы уснуть. Но едва свел веки, как увидел собаку. Большая, серая, она хватает его за рубаху, тянется к горлу. Квако двигает руками, пытается крикнуть и… просыпается. Что с ним, куда он попал? Ах, да — горы!.. Ощупывает карманы: пистолет… где пистолет? И, найдя за пазухой, облегченно вздыхает: «Слава богу!»
13
Вано дотянулся до уха Донцова и со свойственным ему простодушием сказал:
— Нехорошо. Ай, как нехорошо. Дрова колол, картошку чистил, а ужин — фрицы съели.
— Брось дурачиться. Не вовремя ты со своими шутками.
— А что шутка? Э-э, Степанка!..
— Да отстань ты! — и слегка оттолкнул Пруидзе.
Тот не удержался на корточках, повалился назад, под ним что-то хрустнуло, расплылось по полу.
— Сметана! Сметана! — зашептал Вано.
Ощупав влажные черепки, Донцов пожалел о сметане. Но тут же, к общей радости, обнаружил в углу кувшин с молоком, куски масла, завернутые в капустные листья. Кувшин пошел по рукам. Ничего не осталось и от масла.
— Наелись, как графья, — заключил Донцов. — Теперь можно и подождать, пока фрицы улягутся.
— Правильно, — подхватил Вано. — Они — спать, а мы — гранату в окно, а сами в подсолнухи… Очень хорошо! — он даже прихлопнул по коленке, радуясь своей находчивости.
— Совсем неправильно, — возразил Донцов. — Ты забываешь о командире.
Но Головеня перебил его:
— Пруидзе прав. Будем выбираться в подсолнухи. Но… без выстрела. Надо избежать шума, иначе не уйти.
Пруидзе встал на лесенку, почти уперся головой в крышку. Во дворе слышались шаги, позвякивание железа…
— Ремонтируют.
— Может, скоро уедут?
— Жди у моря погоды.
Рассчитывать на скорый уход гитлеровцев было так же нереально, как, скажем, рыть подземный ход от погреба к горам. Но и выходить сейчас — верная гибель. Надо выбрать момент. А как его выберешь, если нет возможности наблюдать? Стоит приподнять крышку, как сразу себя выдашь. Во дворе наверняка часовой, да и водитель не спит, ишь постукивает…