Хвала и слава. Том 2 (Ивашкевич) - страница 342

Ему вспомнилось, как Эльжбета некогда пела «Лесного царя»^>{95} и с каким трагическим выражением успокаивала больного ребенка:

Если бы только Эдгар пожелал сказать ему что-нибудь о кошмарах жизни и смерти, он повторил бы эту успокоительную фразу. Все, что есть страшного в жизни, это лишь наваждение, туманная дымка.

Он повторил про себя эти слова, когда увидел между двумя черными силуэтами деревьев надвигавшуюся узкую белую полосу. То был туман, стлавшийся над полем. К нему и вела тропа.

За всю дорогу только в эту единственную минуту он ощутил тревогу, словно что-то слегка сжало сердце. Что бы он мог им сказать?

Если бы среди мертвецов, сопровождавших его в этом путешествии, оказались женщины, он не знал бы, как отнестись к ним. Даже перед Ариадной не проронил бы ни слова. Теперь они не могли бы его понять. Может, вообще ни одна женщина не способна понять тревоги мужчины?

Януш направился прямо к просвету между двумя дубами, напоминавшему по очертаниям невысокую женщину. Он шел прямо к нему, словно должен был там кого-то встретить, наверняка должен. Но когда подошел ближе, просвет изменил свои контуры — это была обыкновенная прогалина. За нею сразу же начиналось поле, ночь, белесые отсветы на пластах пашни. Он предпочел выйти из леса, хоть и понимал, насколько это опасно. Человека, шествующего по равнине, залитой ярким лунным светом, с редкими полосами тумана, похожими на облака, можно заметить издали.

Он миновал опушку. Теперь, в свою очередь, стоявшие у края леса дубы казались ему человеческими фигурами. Но это не были спутники его жизни, умершие друзья — Эдгар, Юзек, Валерек, маленький Собанский. Деревья хотели задержать его в своем царстве, спрятать, прикоснуться к нему лапами, сыграть роль Лесного царя. Попросту хотели отнять жизнь.

А все-таки одно он осознал: все, что было до сих пор, не было жизнью. Было только существованием. Он не понимал, что обязан за отведенное ему время пронести в руках какую-то ценность. Что должен идти. Теперь приходилось начинать сызнова то, что он называл «продолжением». Нет, теперь это был не сон. Прежде он спал. Теперь проснулся.

Ему захотелось немного поразмыслить над этим, и, не долго думая, он прилег на землю. Она была холодна и вместе с тем приветлива. Он ощутил под собой эту землю словно постель, постланную самой природой. Януш лежал в густом березняке. На фоне неба, озаренного луной, просвечивал редкий узор поникшей и съежившейся от холода осенней листвы. Неподалеку, на краю леса, виднелись дубы, снова в иной ипостаси. Они наклонялись друг к другу и, казалось, что-то обсуждали. Вид этих деревьев пробудил в нем новое воспоминание.