— Ну у Алека есть способности.
— Да ты что? — фыркнул вдруг Анджей. — Способности! Вот у Бронека был талант. В гетто он писал еще лучше. То есть рисовал, ведь он не писал красками. Да, но погиб… Это был талант, во всем, что он делал, было нечто такое… Ну, посмотри вот на эту женщину.
Он поднял свечу и осветил одну из обнаженных Бронека. Маленькая, худенькая девушка со светлыми раскосыми глазами. Только сейчас, при свете свечи, стало видно, что это Геленка. Анджей хмыкнул и поставил подсвечник на место. Геленка сидела неподвижно.
— Погиб, — повторил Анджей. — Ты понимаешь это слово?
Губерт не отвечал. Зато заговорила Геленка:
— Это было преступление — допустить, чтобы сгорели те дома. Пекло, а рядом Луна-парк.
— Геленка считает, — словно объясняя, обратился Анджей к Губерту, — что мы должны были выступить тогда, а не сейчас. Что нельзя было допустить уничтожения гетто.
Губерт внимательно посмотрел на Геленку.
— Это зависело не от нас, — сказал он.
— А сейчас? — пожала плечами Геленка.
— Сейчас тоже не от нас.
— А что зависит от нас?
Анджей пожал плечами.
— Ничего.
Губерт, словно отвечая Анджею на давно заданный вопрос, проговорил:
— Погибнуть? А не все ли равно как?
Анджей на мгновение задумался.
— Ладно. Разумеется, все равно. Только те, которые погибают, всегда уносят с собой частичку чего-то, что мы должны знать. Они утаивают частицу своей собственной, а значит, и нашей жизни. Бронек унес с собой много картин, рисунков…
Он взглянул на Геленку, которая сидела, наморщив брови, и упорно смотрела на пламя свечей.
— И потом, мы ничего не знаем, — медленно проговорил он. — Женщина, которую там, во дворе, застрелили мои ребята, это Кася, девушка из Пустых Лонк. Каким чудом оказалась она здесь, зачем пришла сюда, откуда взялась — об этом я уже никогда не узнаю. Раз только и видел ее во время войны. И все унесла с собой…
— Кася? — удивилась Геленка. — Каким чудом?
— Не знаю, — повторил Анджей. — И если кто из нас погибнет, — Анджей разошелся, — то тоже заберет с собой кучу таких вещей, о которых никогда не говорилось. Я думаю, что в голове парня, в которого попадает пуля, все эти вещи собираются и пролетают как фильм, пущенный со скоростью трехсот километров в секунду; весь фильм о том, что осталось невысказанным. Я говорю даже не о том, что он должен был сам себе сказать, но о том, что он не сказал даже самому себе. Мне кажется, что самое страшное проклятие человека — это то, чего он сам себе не мог сказать.
Геленка внимательно посмотрела на Губерта: тот сидел с закрытыми глазами, лицо его все больше покрывалось потом. Она пожала плечами.