Внезапно, дабы обострить происходящее, профессор Журема попросила, чтобы ее подняли на плечи двух непослушных. Те из-за количества выпитого держались на ногах не совсем твердо. Но они присели на корточки и усадили ее на плечи. Журема двигалась то туда, то сюда и несколько раз чуть было не упала, но поскольку она в юности занималась классическим балетом, ей удалось сохранить равновесие. Теперь на сцене было двое воинов. Самоубийца стоял на плечах чугунного всадника, а пожилая профессор Журема была на плечах двоих диких скакунов — Бартоломеу и Барнабе.
Я надеялся, что профессор на этот раз станет деликатно обходиться с юношей, но, к моему удивлению, она вдруг посмотрела на молодого человека и нанесла ему фатальный удар.
— Спускайся оттуда, сеньор беглец! Иди сюда, и бабушка надает тебе по твоей пухленькой заднице.
Что? Профессор Журема, доктор психопедагогики, знаменитая, уважаемая в преподавательской среде писательница имела смелость противостоять самоубийце на уровне Краснобая и Мэра? Я чуть было не упал в обморок, услышав то, что она сказала.
Осознав, что старушка бросает ему вызов, молодой человек почувствовал головокружение, мир стал вращаться вокруг него. Он был настолько ошеломлен, что упал на круп лошади, расставив ноги.
Заметив, как он падал, Саломау поставил диагноз:
— Бедня… ня… га, парень стал стерильным.
Я тоже подумал, что самоубийца раздавил себе придатки. Я догадался, что он хотел погладить свой орган воспроизведения, как игрок в гольф во время большого гейма, но постеснялся делать это перед людьми. Выражение его лица не поддавалось разгадке. Испытывая сильную боль, он посмотрел вниз и издал воинственный крик:
— Аааааайййййй!
— Он скопировал терапию криком, Краснобай, — сказал Мэр.
Самоубийца не знал, что делать: плакать, кричать, рвать на себе волосы или убить себя. Чтобы вновь обострить обстановку, Мэр и Бартоломеу подлили масла в огонь, обратившись к профессору Журеме:
— Шлепни-ка моего брата, бабушка.
Профессор Журема тут же упала им на руки.
Я посмотрел на самоубийцу и заметил, что его мозг, парализованный болью в придатках, вышел из строя. Теперь парень был таким же инертным, как и статуя, на которую он опирался.
И тогда Краснобай нанес последний удар этому человеку.
— Спускайтесь оттуда, братишка, иначе я поднимусь и стащу вас за руку! — крикнул он и, посмотрев на донью Журему, разыграл сцену. — Держите меня, бабушка, а то я заберусь на этот монумент!
— Нет, не делайте этого, — стала умолять профессор.
— Я больше не могу сдерживаться. Никто не удержит меня здесь, внизу. — И Краснобай сделал вид, будто хочет подняться на статую.