И укатил на своих ошпаренных лошадях вниз по небосклону.
Об этом Космомысле в последнее время много молвы было в Кладовесте, но поленица знать его не знала и про сватовство не ведала, потому и пропустила угрозу мимо ушей. Но после этого стала вслушиваться, ловить каждое слово, сказанное о смертном исполине, а про него и поверженные враги говорили, проклиная, и друзья пели ему славу, только сам он молчал. А все смертные были говорливыми, ибо стремились за свою короткую жизнь высказать все слова.
Но однажды утром седьмого дня Праста месяца, когда зори сходятся и невозможно понять, новый день пришел или все еще продолжается старый, услышала она голос Космомысла:
– Здравствуй, отец!
Земля шатнулась под ногами, хотя остров Молчания был незыблим, огонь охватил грудь. И чтобы сладить с собой, она в тот час подняла дружину, посадила ее на боевых мамонтов, изготовилась и стала ждать...
Сувор стоял и любовался сыном, подпирающим головою крестовину мачты, и думал, что пора закладывать новый корабль, поскольку этот, выстроенный для исполина на седьмом году его жизни, был ему уже мал словно детская рубашка. И юные варяги, коим была оказана честь вести по затону богатырский корабль, тоже с восхищением взирали на Космомысла и спотыкались на каждом шагу.
Перед крепостными воротами сбросили сходни, отроки спустили с борта окованный сундук с подарками, однако сын спрыгнул на мостовую, снял шлем и преклонил колено.
– Здравствуй, отец!
И по тому, как ликовали и смеялись его шальные глаза, Сувор понял, что взрослость и мужественность всего лишь дань торжественному обычаю и дружинникам; на самом же деле семнадцатилетний богатырь все еще охвачен горячим ветром страстной юности, близкой к безрассудству. Ибо в следующий миг Космомысл водрузил на голову отца диадему и вручил тяжелый, золотой жезл.
– Владей, отец. Теперь ты ромейский император!
Князь и Закон русов недоуменно снял сыновий дар, осмотрел и тут же и вернул назад.
– Мне они тяжелы, – сказал. – Не понимаю, зачем ты отнял у Вария его символы власти? Ты был послан, как кара Даждьбога.
– Я не отнимал, – по-юношески смутился Космомысл. – Он отдал сам!
– Сам?
Богатырь лишь пожал плечами.
– Когда мои воины окружили стан, я не мог войти в шатер императора. Поэтому сдернул его, а Варий увидел меня и отдал. Он был такой маленький...
– Ты слышал, как называют нас иноземцы?
– Великими и благородными владыками морей...
– Это в глаза называют, из страха, – вмешался старший брат-поддюжник. – А за спиной говорят – варвары, дикие полунощные люди. Тебе не следовало брать символы власти. Ты ведь не хочешь занять ромейский престол?