Договорить ей не дали, накрыв ей рот вторым, более продолжительным и глубоким поцелуем. Он щекотал и ласкал легонько и быстро, как крылья бабочки, и от него по телу разбегались острые стрелы-молнии чувственных мурашек – то мороз, то жар, то всё вместе... Где-то неподалёку копалась в огороде бабушка – то ли помидоры пасынковала, то ли капусту окучивала. Она не могла их видеть, поцелуи были надёжно скрыты шатром густо переплетённой листвы, но лопатки Нади всё равно гладил будоражащий холодок. Она представила Светлану бабушке как свою подругу – ПРОСТО подругу, тогда как на самом деле... А на самом деле вокруг них висели рубиновые кулоны ягод, безветренно молчала озарённая солнцем зелень, дышала сырой прохладой земля, а где-то в недосягаемой леденящей высоте безмятежно раскинулось ясное небо – любимая стихия Светланы.
Имя ей очень шло: её круглое, как солнышко, лицо сияло внутренним светом, лучилось упругой энергией, а на щеках вскакивали ямочки – щекочущие сердце озорные солнечные зайчики, неизменно сопровождавшие её белозубую ослепительную улыбку. От этой улыбки Надя всегда чувствовала себя как на пружинках – неугомонных, безудержно весёлых и озорных. Не спастись сердцу от них: затолкают со всех сторон, защекочут до обморока, до сладкой дурноты, до провала в бескрайний воздушный океан.
Прямые русые волосы Нади падали плащом на спину и плечи, колючие малиновые ветки цеплялись за них; девушка бы с удовольствием убрала их в узел, но Светлана сказала: «Я люблю, когда ты их распускаешь». И она пробиралась через малинник с распущенной шевелюрой – чтобы быть красивой для неё, чтобы чаровать и радовать. И сердце пищало от восторга, читая в тёплых серых глазах Светланы очарованность и восхищение, лучистое и солнечное. Та тронула пальцами прядь, чуть откинув её от лица Нади, погладила по щеке, и Надя прильнула к её ладони. Ресницы и губы Светланы дрогнули, точно в грудь ей попал незримый горячий луч и пронзил ей сердце стрелой.
– Надь... Какая ты красивая! Ты ангел, – шепнули её губы, грея дыханием ушко девушки.
– А ты разве знаешь, какие они бывают – ангелы? – Надя ёжилась от щекотки и старалась отвечать как можно тише. Бабушка плоховато слышала, но всё равно лишняя осторожность не помешает.
– Конечно. Я их видела.
– Там, в небе?
– Угум...
– И какие они?
– Как ты... Только ты – лучше.
Шёпот струился солнечным теплом, окутывая сердца в малиновом уединении. Надя сладостно жмурилась и подставляла то щёки, то губы под поцелуи, которые сыпались бессчётно, как ягоды из ведёрка. Светлана обожала целоваться и льнула к ней при каждом удобном случае. Именно она по-настоящему открыла Наде всю сладость этого чувственного занятия – нежностью крыльев бабочки, тёплой искренностью распахнутого настежь сердца. Она будто на ладонях себя преподносила в поцелуе, дарила себя с трогательной доверчивостью, восхищаясь Надей, как чудом. Восторг был написан на её подвижном, открытом лице – во взлёте бровей, в трепете ресниц. Она была не из тех, кто скрывает чувства. Надя, более сдержанная и загадочная, сперва напрягалась под потоком предельно ясных, ничем не прикрываемых эмоций, но Светлана и её «скорлупку» расковыряла, достала наружу девичье сердце и ласково, восхищённо грела его в своих крепких, широких ладошках. Приглашая её на дачу, Надя в глубине души опасалась, как бы бабушка не заподозрила неладное: ведь у Светланы – её бесхитростного Светлячка – всё на лице написано. На лбу крупными буквами красовалась надпись: «Я влюблена по уши».