Я стал чудовищем.
Это когда все вокруг тебя наводит на такие размышления. Когда меряешь все мерками того мира, который выстроил, наблюдая за кланами наркоторговцев. Когда все обретает смысл, лишь если смотреть с обратной стороны – из бездны. И когда это происходит, значит, ты стал чудовищем. Ты вопишь, шепчешь, выкрикиваешь свои истины, потому что боишься, что иначе они рассеются. И все то, что прежде составляло для тебя счастье: гулять, заниматься любовью, стоять в очереди на концерт или плавать, – становится чем-то поверхностным. Вторичным. Менее важным. Чем-то, чем можно пренебречь. Каждый час, не отданный поискам, расследованию или рассказу о них, кажется никчемным и потраченным зря. Ты пожертвовал всем ради того, чтобы не просто понять, но и показать, обозначить, описать эту бездну. Стоило оно того? Нет. Никогда не стоит отказываться от пути, ведущего к счастью. Хотя бы к самому мимолетному. Не стоит, даже если ты веришь, что за твою жертву тебя вознаградят история, этика и одобрительные взгляды окружающих. Это всего лишь миг. Единственно возможная жертва – это та, что не ждет воздаяния. Я не хотел ни жертвы, ни воздаяния. Хотел лишь понять, написать, рассказать. Всем. Ходить от двери к двери, из дома в дом, в полночь и при свете дня и делиться этими историями, показывать эти раны. И гордиться, если удается выбрать нужный тон и нужные слова. Вот чего я хотел. Но обнаженная мной рана поглотила меня.
Мне уже поздно искать спасения. Я должен был соблюдать дистанцию, которую так и не сумел определить. Это то, о чем часто говорят журналисты-англосаксы: не увлекайся, смотри на предмет описания ясным взглядом со стороны. Этого я никогда не умел. У меня все с точностью до наоборот. Взгляд – изнутри, пристрастный, зараженный. Ведешь хронику не событий, а собственной души. И впечатываешь в душу – как в глину, как в пластилин – все, что видишь, чтобы остался след поглубже. Но так, чтобы его можно было убрать, если снова размять эту субстанцию. Утрамбовать. И в конце концов от собственной души остается нечто, что могло принять тысячу форм, но не приняло ни одной.
Охотясь за историями про наркоторговлю, приобретаешь умение читать по лицам. Или, точнее, убеждаешь себя в этом. Ты учишься понимать, был ли человек любимым ребенком, любили ли его по-настоящему, заботились ли, вырос ли он в семье, или ему всю жизнь приходилось удирать, поджав хвост. Сразу понимаешь, что у него была за жизнь. Был ли он одиноким, гонимым уличным ребенком. Или наоборот – избалованным до неприличия. Учишься. В конце концов ты научишься снимать с человека мерку. Но не научишься различать добро и зло. Никогда не знаешь, кто пудрит тебе мозги, а кто высасывает из тебя энергию, кто врет тебе, лишь бы у него взяли интервью, а кто говорит то, что, по его мнению, ты хочешь услышать, надеясь войти таким образом в историю. Я несу в себе эту уверенность, не особенно вдаваясь в самодовольную хандру: всякий, кто к тебе приближается, имеет свой интерес. Улыбка – это способ тебя обезоружить, цель знакомства – вытянуть из тебя деньги, или историю, которую можно будет рассказать за ужином, или фотографию, которую можно будет предъявить вместо скальпа. Кончается все тем, что ты и сам начинаешь рассуждать как мафиозо, делаешь линией поведения паранойю и благодаришь население бездны за то, что научили тебя подозрительности. Верность и доверие переходят в разряд незнакомых и сомнительных слов. Вокруг тебя либо враги, либо манипуляторы. Вот такая у меня теперь жизнь. С чем себя и поздравляю.