Очень легко верить в то, во что верил и я в начале этого пути. В то, о чем говорил Торо: “Не надо мне любви, не надо денег, не надо славы – дайте мне только истину”[106]. Я верил, что, пускаясь в путь по этим дорогам и рекам, обнюхивая континенты по колено в грязи, мог бы добиться истины. Отказаться от всего ради истины. Нет, Торо, это не работает. Так ее не найдешь. Чем больше кажется, что вот ты наконец понял, как обращаются рынки, чем лучше понимаешь мотивы тех, кто совращает твоих близких, кто открывает рестораны и закрывает банки, кто ради денег пойдет на смерть, – тем лучше представляешь, как все это функционирует, и тем яснее осознаешь, что надо было выбирать совсем иной путь. И поэтому я не питаю особого уважения к себе – к тому, кто собирает материал, делает заметки, заполняет записные книжки, стремится зафиксировать оттенки. Я не питаю особого уважения к себе сейчас – в конце того пути, который не смог дать мне счастье и возможность им поделиться. Возможно, я даже не осознаю этого в полной мере. Только знаю, что не мог поступить иначе.
А если бы я все-таки поступил по-другому? Если бы выбрал прямую дорогу искусства? Жизнь писателя, например, которого кто-нибудь назвал бы тонким стилистом: со своими бзиками, со своими психозами, со своей нормальностью. С историями, написанными изощренным слогом. Источником которым служит вдохновение. Я не сумел этого сделать. Мне выпала жизнь изгнанника, охотника за историями, преумножителя рассказов. Жизнь охраняемого, святого еретика, который виновен, если ест; подозрителен – если постится; и лицемер – если воздержан. Я – чудовище, как может считаться чудовищем любой, кто пожертвовал собой ради цели, которую считал высшей. Но я еще сохраняю уважение. Уважение к читателю. К тому, кто отрывает от своей жизни драгоценное время для того, чтобы построить новую жизнь. Нет ничего более могущественного, чем чтение, – и нет худшего лжеца, чем тот, кто станет утверждать, будто это пассивное занятие. Прочесть, прочувствовать, изучить, понять – вот единственный способ выстроить жизнь за пределами своей жизни, выстроить одну жизнь бок о бок с другой. Чтение – занятие опасное, с ним слова обретают форму и объем, обрастают плотью и разлетаются во все стороны. Оно переворачивает все вверх ногами, так что из карманов мира сыплются билеты, монетки и труха. Познать наркоторговлю, познать связи между рациональностью зла и рациональностью денег, откинуть завесу, скрывающую картину от глаз предполагаемой сознательной части мира. Познать – значит начать что-то менять. Тем, кто не отбрасывает эти истории, не отфильтровывает их, кто переживает их как свои личные, – именно им адресовано мое уважение. Тот, кому слова въедаются в плоть, кто вырезает их на своей коже, составляет новый словарь, – такой человек меняет ход вещей, потому что понял, как среди этого жить. Это все равно что разорвать цепи. Слова – это действие, это соединительная ткань. Лишь тот, кто знает эти истории, способен от них защититься. Лишь те, кто рассказывает их сыну, мужу или другу, кто выносит их на улицы и площади, в аудитории, в гостиные, вырабатывают способность к сопротивлению. Нависать над бездной в одиночку – все равно что сидеть за решеткой, но если к этой бездне решат подступиться многие, тогда ограждающие тебя прутья тают. А тюрьма без решеток – это уже не тюрьма.