«Мы слишком долго ждали. Сражение началось. Теперь мы должны прокладывать себе путь сквозь битву людей».
Еще несколько взрывов сотрясли туннели, в которых столпились обезьяны, продвижение которых к веревочной лестнице сильно замедлилось. В некоторых местах потолок начал прогибаться, и Ракета еще сильнее испугался, что туннели вскоре могут обрушиться. На поверхности шла война, но и под землей было опасно, нужно было двигаться и догонять детей, которые ушли раньше.
А Ракете еще нужно было выяснить, что ожидало их наверху.
Схватив винтовку, он попытался протолкаться через толпу. Задача была не из легких, но Ракета продолжал продвигаться вперед – ему очень нужно было оказаться на поверхности. Он знал одно: дети с Морисом, Плохой Обезьяной и человеческой девочкой оказались в самом центре военных действий, если их еще не разнесло на куски взрывами. Ему нужно было узнать, что стало с ними. Шимпанзе жестами пытался заставить расступиться обезьян, преграждавших ему путь:
– Дайте мне пройти!
36
Грохот войны проник сквозь стены сторожевой башни.
При звуках канонады Цезарь резко повернулся. Подбежав к окну, он в ужасе уставился на битву, разворачивающуюся снаружи, почти у входных дверей Полковника. Ракеты перелетали через стену и взрывались внутри лагеря. Целая секция полуразвалившихся казарм была взорвана, это добавило мусора по краям тюремного двора. После ракетных ударов в развалинах вспыхивал огонь, и от него загорались бесчисленные маленькие пожары, несмотря на то что все было засыпано холодным мокрым снегом. Девственно-белый снег потемнел от копоти и пепла. Высокая сторожевая башня тряслась и качалась у Цезаря под ногами, побелевшие обезьяньи черепа из мерзкого алтаря Полковника падали на пол. Цезарь понял, что башня будет хорошей целью для вражеской артиллерии.
«Время уходит…»
Из соседней комнаты донесся звук чего-то упавшего. Вспомнив, что в башне он находится не один, Цезарь отвернулся от разрушений снаружи и осторожно пошел к приоткрытой двери. Несмотря на полную его готовность избавить мир от Полковника, он прекрасно понимал, что действовать нужно осторожно, поскольку с другой стороны двери его могло ожидать заряженное оружие. Цезарь еще не настолько далеко зашел, чтобы его месть закончилась пулей в сердце или голову.
«Конец близок, – подумал он. – Для одного из нас». Напрягшись, готовый броситься в укрытие при первом щелчке затвора, он осторожно заглянул в дверной проем. Первым, что он увидел, была разбитая керосиновая лампа, лежавшая у подножья небольшого деревянного столика. Вокруг лампы и разбитого стекла разлилось небольшое озеро горючей жидкости. В ноздри Цезарю ударил резкий запах керосина, делая его великолепное обоняние бесполезным. От вони заслезились глаза. Из-за двери послышалось тяжелое дыхание. Как можно тише открыв ее, Цезарь заглянул в комнату, которая оказалась спальней Полковника. В небольшое окошко проник первый луч рассвета, осветивший комнату и ее обитателя.