Она то и дело норовила под разными предлогами увести от Курта Винни, Холли и Линду. Они расселись на кожаном диване в гостиной, обложившись со всех сторон множеством фотоальбомов. Их четверка явно собиралась окопаться тут на неопределенно долгий срок.
– Какой из? – Дон окинул мрачным взглядом комплект дизайнерских чемоданов.
– Вон тот, тяжелый, – Мишель махнула рукой в неопределенном направлении.
Дону они все казались одинаково тяжелыми. Он решил, что пришла пора ускользнуть, чтобы принять лекарство от артрита, запив его хорошим глотком «Гленливета» [48], который он хитро припрятал в кладовой за рядом стеклянных и жестяных банок с овощным рагу. В последнее время он не злоупотреблял выпивкой, разве что если переживал стресс. Он налил себе тройную дозу, сочтя, что ее анестетического эффекта ему хватит до приезда Аргайла, который вызволит его из когтей жены и детей.
Курт ввалился в кухню и поймал его с поличным.
– Иисус Христос и все его апостолы! Ну-ка давай это сюда! – Он вломился в кладовую, схватил бутылку и осушил на четверть. – Я надеюсь, ты не стал подпольным алкоголиком, папа, – сказал он, вытерев рот тыльной стороной ладони, осмотревшись и оценив размеры кладовки, в которой они ютились, – не больше шкафа для дворницкого инвентаря. – Не пора ли выйти из подполья?
– Ну ты даешь, сын. Я не из тех, кто хлещет виски как лимонад.
– Да ладно, ладно. Я что-то и правда дерганый. В последние недели давление ужасно подскочило. Мы можем потерять конракт с «Эйрбас», а рабочие угрожают забастовкой. Еще одна забастовка! Можешь себе представить такую хрень? Получили три года назад свеженький сочный контракт и вот так вот отплатили за это. Вымогатели хреновы, – учитывая Куртову высокую должность и вытекающие из нее обязанности, гипертензия, судя по всему, и представлялась очевидным профессиональным риском.
– Ну а мне зато приходится жить с твоей матерью, – Дон взял у него бутылку и снова к ней приложился.
Бутылка стремительно пустела, и он мало-помалу начинал воспринимать всю эту суматоху вполне философски. В конце концов они с Куртом вышли из кладовой, хихикая над шуточками друг друга, как пара курсантов, и приступили к выполнению ответственной задачи по перетаскиванию полудюжины сумок вверх по лестнице – работы, оказавшейся на удивление веселой, особенно когда Курт признался, что пять из этих сумок – его.
После второй ходки на чердак Дон плюхнулся на двуспальную кровать, которую Мишель облагородила с помощью новых простыней и двуцветного лоскутного одеяла, и попытался перевести дыхание. Он считал, что для вислозадого старикашки он в неплохой форме. Каждый второй день он отправлялся на пробежку, а также тягал гантели, которые Курт оставил в гараже. Но это было уже чересчур. Он опустил голову на колени. Удар грома прокатился гораздо ближе, чем прежде. С высоты вороньего гнезда, на которой Дон сейчас находился, буря выглядела внушительно. Казалось, что крышу может снести в любой момент. Через единственное окошко, тусклое от грязи и засиженное мухами, сочился серый безжизненный свет.