Вдруг погас свет. На несколько секунд наступила кромешная тьма. Девчонки завизжали. Мрак был такой, что я не видел собственной руки, поднесенной к лицу. Это меня слегка напрягло. Ко всему прочему, воздух был словно наэлектризован, стал плотным, как будто я вдруг очутился в гуще влажного густого тумана. Где-то наверху, метрах в трех над прилавками, кто-то рассмеялся – всего один раз; пронзительный и долгий звук легко прорезался сквозь кошачий концерт внизу. Издеваясь над нами.
Затем в офисе неожиданно включился свет. Вспыхнул и погас, и снова, и снова, быстрее и быстрее, как в стробоскопе. Между вспышками я увидел… кого-то, стоящего там, наблюдая за нами. У Кулиджа в витрине торчало несколько манекенов, одетых во фланелевые куртки, дамское белье и тому подобное. Позже я убедил себя, что Херб просто оставил в офисе один из манекенов, прислонив его к столу. Еще несколько вспышек – и фигура исчезла. Теперь уже и я чуть было не присоединился к общему визгу. Тут затрезвонили телефоны. У нас их было семь или восемь – по одному на кассе, в офисе, в киосках на верхних этажах, еще один на складе – и все они зазвонили одновременно. Я заткнул уши и решил, что пора рвать когти. Великие умы мыслят одинаково: девчонки чуть не сбили меня с ног, ломанувшись к выходу.
Мы сгрудились на тротуаре, стояли и смотрели в зияющую черноту. Темнота озарялась бешеными вспышками света в глубине. Нам было холодно и одиноко. С залива дул порывистый сырой ветер. На улицах не было ни машин, ни людей. Только наша хнычущая и цепляющаяся друг за друга четверка. На противоположной стороне улицы зазвонил таксофон, а через секунду – другой, у старой аптеки. Я совершил самый смелый поступок в своей жизни: подошел к двери и запер ее, потом прошел по переулку и запер дверь склада. Внутрь я бы не вошел и за миллион баксов, но я не хотел, чтобы Кулидж сожрал меня с потрохами, если магазин разграбят, как только мы оттуда смоемся. Что мы немедленно и сделали.
И… вот и все. На следующий день я уволился. Без уведомления за две недели, что вывело Кулиджа из себя. Нелли бросила меня, как шелудивую собачонку, и завела серьезные отношения с одним из защитников, но меня это тогда нисколько не волновало. Кошмары, от которых я просыпался посреди ночи в холодном поту, посещали меня до самого Дня благодарения. Не думаю, что спал в те дни больше четырех часов в сутки.
Ночью Дон лежал в постели, не в силах заснуть, и смотрел в темноту. Мишель бормотала и всхрапывала, Туле свернулся у них в ногах сорокакилограммовым калачиком. Пес содрогался и поскуливал при каждой вспышке молнии, при каждом ударе грома, катящегося по долине. Бело-голубые всполохи и отблески озаряли комнату, ветви деревьев тянули свои костлявые тени по потолку, по покрывалу, по сжавшейся в клубок фигуре Мишель; выставляли призрачные когти, стремясь сдернуть простыни и вцепиться во влажную от пота нагую плоть. Полыхнула молния, и Дон начал считать, ожидая удара грома: раз, два, три, БУМ! Задребежала склянка с водой, в ней закачались зубные протезы, искаженные до неузнаваемости в свете мгновенной вспышки. По крайней мере дождь почти затих, а ветер унялся до отдельных порывов.