– Нет.
Губы Эллоиссента дёрнулись, словно подавляя желание сказать что-то слишком резкое.
Впрочем, и то, что слетело с них, приятным считать можно вряд ли.
– Разве можно посчитать противоречивым поступок женщины, отдавшейся врагу при первом удобном случае?
– Отдавшейся врагу? – рассмеялась я. – Но, милый, – интонация произношения я позаимствовала как раз у Миарона, – Миарон моим врагом никогда не был. Я сбилась со счёту, сколько раз он вытаскивал мою (дико извиняюсь за речь, недостойную королевы) задницу из колючек.
То, что сам он тот ещё тип, отрицать бессмысленно.
Но ты и сам ведь помнишь какой это восхитительно горячий тип, правда? – с издёвкой протянула я. – Он из тех мерзавцев, с которыми куда приятнее проиграть своё целомудрие, чем последнее сохранить. Да тебе ли мне это рассказывать? Помнится, ты в своё время тоже, не будь дурак, «нет» не спешил говорить?
– Нужно полагать, за годы своего супружества ты успела привыкнуть к любви на троих?
Я с трудом подавила первый импульс отвесить ему пощечину. Но вспомнив, что я королева, а не прачка, лишь усмехнулась ему в лицо и коротко бросила:
– Завидуй молча.
– Как с твоими последними поступками соотносится твоё же решение избегать любви?
Я подняла на Эллоиссента светлые и наивные, как у оленёнка, глаза:
– А при чём здесь любовь? Это же чистая и незамутнённая, как слеза, похоть. К тому же, должна я была как-то отблагодарить Миарона?
– Отблагодарить? За что?
– О! Так ты ничего не знаешь? – с удовольствием ломала комедию я, стараясь за этой игрой спрятаться от нарождающейся холодной злости.
Наслаждалась каждой толикой боли, ревности, гнева, что будили в нём мои слова и поступки.
Это была моя месть. За ту маленькую дурочку, что ухитрилась влюбиться в богатого красавчика Чеаррэ.
За всю ту боль, что он причинял многочисленными изменами, флиртом и, наконец, предательством.
Говорят, сильные не мстят?
Тогда я слабая.
Женщина может и должна позволить себе иногда маленькую слабость. А в моём случае это было почти невинно.
Я могла этого человека убить, но всё, чего я хотела, так это чтобы он умылся тем же полотенчиком, что и я когда-то.
Пусть прочувствует, каково это – стоять перед человеком, который для тебя нужен как воздух и понимать, что ты просто игрушка для него. Или, того хуже, пустое место.
– Как странно, моих любовников ты успел посчитать. А то, что Миарон все эти годы растил твоего сына узнать не удосужился?
– Что?!
– Тот мальчик, что напал на меня у Храма – наш Лейриан.
Казалось, на несколько секунд он окаменел. Превратился в статую.
– Поэтому ты настояла, чтобы Монтерэй вошёл в совет? И поэтому так настаивала на моём поспешном отъезде?