Откровенно говоря, я и сама не знаю, почему.
Потому что Миарон всегда, сколько я его знаю, казался мне равно и красивым, и отвратительным.
– Я знаю, что все они будут говорить обо мне – будто я всем стану обязан милости женщины, её прихоти. Это унизительно, дорогая. Унизительно для любого мужчины. С этим трудно смириться. Но я пойду на это ради тебя.
Миарон резко развернул меня к себе лицом, нависая чёрной угрожающей башней:
– Я хочу, чтобы ты запомнила раз и навсегда – власть ничего для меня не значит. Она с рождения душила меня подобно металлической цепи, обвивающей шею. Положение в обществе – кандалы на руках и ногах, не дающих идти туда, куда хочешь; мешающих делать то, что нравится.
Воспитание, этикет, статус – всё шоры, мешающие видеть мир таким, каков он есть на самом деле. Заставляющие смотреть на предметы, на людей так, как это принято в твоём социальном круге, не терпящем инакомыслия.
Деньги, пожалуй, единственное, что иметь действительно приятно.
Но деньги я умею находить легко и в любом положении. Поэтому и деньгами меня не купить.
Только одно заставляет войти меня в Фиарскую клетку – его королева. Ты моя болезнь, Одиффэ. Но ты и лекарство от него. Я уже, было, решил, что успел успешно излечиться от давней зависимости. Думал, ничего не почувствую, коснувшись твоих огненных волос, взглянув в тёмные глаза, в которых, когда в тебе пробуждается демон, вспыхивает огонь, словно чистое золото – золото высшей пробы.
В тебе же ничего и не осталось от той маленькой дикой девочки, что как снежный ком свалилась мне на голову и не желала приручаться никакими средствами.
Та ярость и та страсть, что так влекли меня когда-то – их нет.
Передо мной создание ночи, а не огня. Ты стала словно ледяная. И теперь куда опаснее. Ставки взлетели.
– Но ты же любишь сложную игру? – с вызовом спросила я.
Его рука легла мне на затылок, перебирая рассыпанные по спине локоны:
– В том проблема, любовь моя, что в какой-то момент это перестало быть для меня игрой.
Я усмехнулась в его сужающиеся зрачки, что перестали меня пугать.
Я больше не боялась зверей извне.
Меня пугали другие вещи.
– Да, я изменилась, Миарон. Я научилась драться за себя сама. Научилась не бояться одиночества. И – да, я научилась лгать и притворяться. Жизнь заставила.
Но жизнь научилась меня тому, чего маленькая дикарка, о которой ты так скорбишь, не умела. Она попросту не знала, как это делается, потому что не у кого было научиться.
Мои дети, мои муж, Миарон, научили меня любить.
Помнишь все те страстные речи, что ты когда-то говорил мне? И всё удивлялся, что они не оказывают на меня никакого действия? Я же просто не понимала их значения. В какой-то мере я была куда большим зверем чем ты и чем твой Хантр-Руам.