Софке же стало казаться, что это даже к лучшему. Во всяком случае, лично ей будет на чужбине легче, там никто не знает, кто она и что.
А что она не ошиблась в своей догадке, ей помогла увериться и сама мать. Как только она заметила, что Софка поднимается к ней с каким-то пустячным делом, а в сущности, только чтобы увидеть ее и постараться по ее лицу дознаться, что произошло, как, когда и почему отец опять уехал, она, чтобы избежать ответов на все эти вопросы, не меняя позы и пряча глаза от дочери, сказала только:
— Скоро опять приедет!
Так она и просидела наверху целый день. Не спускалась, не показывалась, словно занемогла. Сошла она лишь на другой день и тут же почти силой погнала Магду под каким-то предлогом в деревню. Софка поняла, что мать боится, что Магда не удержится и разболтает соседям о приезде отца. А между тем в прежние времена мать, наоборот, после отъезда отца нарочно задерживала Магду, уверенная, что в несколько дней, слоняясь по соседям, она оповестит весь город о приезде хозяина и о якобы привезенных им богатых подарках. Тогда это было необходимо, потому что рассказы Магды служили явным подтверждением того, что отец их не бросил, не покинул. И то, что на этот раз мать услала Магду в деревню, Софка восприняла как лишнее доказательство того, что отец в самом деле продал дом. И приезжал затем, чтобы сообщить об этом матери. И наверняка из-за этого сегодня ночью между родителями, должно быть впервые, произошла ссора. Может быть, первый раз в жизни мать воспротивилась, не соглашалась и все ему выложила, а отец, очевидно рассердившись, сразу уехал. И тогда она, тоже впервые, не вышла за ним, чтобы проводить его до ворот и посветить ему, а, словно окаменев, осталась сидеть в одной антерии на постели, где ее и застала Софка. Чтобы не рассказывать Софке подробно, как и когда он уехал, и чтобы по голосу она не поняла больше, чем следует, мать и ответила ей коротко и сухо: «Приедет!»
Что отец действительно продал дом, стало ясно и из дальнейшего. Прежде всего, он обещал опять приехать. Значит, в этот раз он приезжал только для того, чтобы объявить обо всем матери, чтобы у нее было достаточно времени собраться и распорядиться насчет вещей и чтобы, когда он приедет уже вместе с покупателем, можно было немедленно передать ему дом, получить остаток денег и, забрав вещи и мебель, тут же уехать.
Дальнейшее поведение матери только подтвердило догадки Софки. Отныне комнаты верхнего этажа были всегда убраны и готовы к приему гостей. Все сундуки и шкафы открыты, и содержимое их — покрывала, полотенца, ковры и вышивки — тщательно проветривалось и не пряталось снова, как бывало прежде, а развешивалось и раскладывалось наверху по стенам и тахтам. Так было удобнее. Во-первых, в случае отъезда можно будет быстро все собрать, уложить и увезти, а во-вторых, когда приедет тот чужестранец, ему будет что показать: пусть не считает, что они принуждены продавать дом из-за бедности, не то еще передумает и сбавит цену. А так, видя, как хорошо содержится дом, как красиво убраны комнаты, покупатель решит, что они просто не хотят тут больше жить и продают дом, чтобы переехать в другое место, а вовсе не потому, что их толкает на это нужда. Будь это так, продав только ковры и мебель, они могли бы прожить несколько лет. И самому покупателю будет приятно покупать такой богатый и роскошно убранный дом, зная, что его продают не из-за бедности. Все будет выглядеть так, будто они продают этот дом из особого расположения к нему, как к «своему человеку», своего рода слуге или наследнику, которому отдают дом за гораздо меньшую цену, не ради прибыли, а чтобы помочь новоприбывшему — да еще чужестранцу, встать на ноги, обзавестись домом и сделаться заправским хозяином.