Пылающий мир (Марион) - страница 4

Я пожимаю плечами.

— Давай ты подержишь доску, а мелкую моторику я беру на себя, — она шевелит передо мной пальцами. — Я — знаменитый художник, забыл? Мои работы висят рядом с картинами Сальвадора Дали.

Она поднимает молоток и горсть гвоздей. Я держу доску на дыре, пока она прищуривает глаз и устанавливает гвоздь. Джули ругается лучше всех, кого я знаю. У нее самый обширный запас отборного мата, которым она может ткать сложные узоры затейливых инвектив, или она может объяснить, что ей нужно, используя только вариации слова «хер». Она — поэт ненормативной лексики, и я чуть не начал аплодировать, когда она затопала по комнате, сжимая свою руку и извергая красочные выражения. Не могу не отметить, насколько по-разному мы отреагировали на удар по пальцу, и моя улыбка немного меркнет. Джули словно прожектор, а я — свеча. Она полыхает. Я мерцаю. Джули швыряет молоток в дыру и плюхается на диван.

— Ебись этот день конём.

Я сажусь рядом с ней и мы смотрим сквозь отверстие в стене на разрушенные окрестности как в телевизор. Повсюду на улицах видны воронки от снарядов. Газоны перепаханы. Дома обрушились или обгорели. Прямо начальные титры для очень мрачного ситкома.

Дверь открывается и входит Эван Кёнерли, но он не отпускает колкостей и своих фирменных фразочек. Он бросает банки с краской у входа и поворачивается, чтобы уйти, но останавливается перед дверью.

— Спасибо? — говорит Джули. Он оборачивается.

— Послушай, Джули…

Я не могу припомнить, чтобы он когда-нибудь обращался ко мне или хотя бы смотрел мне в глаза. Словно я — плод воображения Джули.

— Я знаю, что уйдя жить сюда, ты пытаешься показать людям, что чума отступила и все хорошо…

— Мы этого никогда не говорили. Мы здесь не поэтому.

— Ваш сосед «Б» — плотоядный труп. Ты живешь по соседству с сотнями плотоядных трупов и даже не запираешь дверь.

— Они больше не едят людей, они другие.

— Ты не знаешь, какие они. Они сейчас немного сбиты с толку… но это не значит, что пока ты спишь, они внезапно не вспомнят о своих инстинктах, — он бросает на меня быстрый взгляд, потом переводит его на Джули. — Ты не знаешь, что они сделают. Ты ничего не знаешь.

Джули мрачнеет и выпрямляет спину.

— Веришь или нет, Эван, ты не первый, кто говорит мне, что мир опасен. Нам называли миллион причин, почему надо бояться. Какие еще ты можешь добавить?

Кёнерли ничего не отвечает.

— Мы знаем, что здесь небезопасно. Мы в курсе всех рисков. Но. Нас. Ни хрена.

Не волнует.

Кёнерли дергает головой. Дверь за ним захлопывается.

Джули расслабляется, скрещивает руки на груди и откидывается обратно на диван.