Я не прекращаю смотреть на Винсента. Не могу оторвать от него глаз. Мышцы его скрещенных рук сжимаются, даже если он пытается сохранять их расслабленными на груди. Он снова стискивает челюсти. Ладони сжаты в кулаки.
— Я не понимаю, Винсент. Я не знаю, что означает иметь огромный долг.
— Как и Джеймс не понимал.
Винсент поворачивается и начинает наливать тесто в вафельницу. Я наблюдаю за его работой, а затем, когда заканчивает, он закрывает крышку и нажимает на кнопку прежде, чем повернуться ко мне. Он выглядит немного спокойнее, но все равно очень напряженным.
— Это означает, что он обязан Один своей жизнью. Обязан своей верностью. Он всем ему обязан. Так что каждый раз, когда Один приходил к нему с просьбой, Джеймсу приходилось говорить «да».
Теперь мое сердце колотится быстрее.
— Чему он говорил «да»?
— Убийствам из мести. Поставкам наркотиков. Пыткам. И… — вафельница издает писк, и он поворачивается перевернуть ее.
— И чему еще?
— И… он хранил секреты. Секреты Один. Секреты, которые нужно раскрыть.
Я ожидаю, пока Винсент расскажет подробности, но он стоит ко мне спиной.
— Этого недостаточно, — обращаюсь я к его спине. — Этого недостаточно, чтобы изменить мое мнение о нем.
— Это потому что у тебя нет подробностей, мисс Тейт, — он снова возвращает свое внимание на меня. — Подробности — это то, что меняет сердца и умы людей.
— Он рассказал мне, что убил сотни людей. Рассказал, что сделал все это. Но я тоже киллер. Ты знаешь это. Я не невинна. У меня есть секреты. Много секретов. Секреты о плохих людях.
— Джеймс Финичи — самый худший из этих людей, Харпер. Самый. Худший.
— Тогда какие секреты? Если зло в подробностях, значит, дай мне подробности.
Винсент вытаскивает вафлю из вафельницы и бросает ее на тарелку. Ароматный запах — сильный контраст с разговором между нами. Он ощущается сюрреалистичным. Он распределяет немного масла по маленькому узору в клеточку, а затем поливает кленовым сиропом сверху. Его пальцы тянутся к мешочку с сахарной пудрой, и он посыпает ее поверх сиропа, пока тот не становится покрыт белыми пятнышками.
Он подносит тарелку ко мне и ставит на металлическую столешницу со звоном, который эхом раскатывается по комнате.
— Вилку? — спрашивает он, протягивая мне ее.
— Спасибо, — я беру вилку и отламываю ею маленький кусочек вафли, пока он наклоняется над столешницей и наблюдает. Я подношу его ко рту, и по какой-то причине то, что я ем перед ним, волнует меня. Моя киска пульсирует на мгновение, пока я наслаждаюсь едой, и понимаю, что его взгляд сосредоточен на мне. Только на мне. — Ты не собираешься поесть?