Улыбка стирает напряжение разговора, и в ту же секунду он немного оживляется.
— Накорми меня.
И затем он посылает мне похотливую улыбку, от которой я снова чувствую, как растет пульсация.
Я накалываю еще один кусочек вафли и подношу к его губам.
— Расскажи мне секреты, которые хранил Джеймс.
Он открывает рот, и я кладу еду на его язык, не в силах смотреть на его губы, на то, как они обхватывают вилку. Я оттягиваю ее и напоминаю себе, как дышать.
Он указывает на тарелку.
— Как насчет того, чтобы я покормил тебя? Ты ешь — я говорю.
Я удивлена, что мне так легко удается получить ответы, которые я ищу, но я не настроена спорить, так что киваю и передаю ему вилку.
Он отламывает кусочек вафли и подносит к моему рту. Я открываю рот для него, но в последнюю секунду он наклоняется и целует меня. На вкус он, как сироп и лакомство. На вкус он, как завтрак с кем-то, кого ты любишь. На вкус он, как жизнь, которую я себе хочу. Нормальная жизнь, без секретов. Я никогда не хотела секретов. Никогда не хотела знать их. Всю свою жизнь я убегала от фактов, и вот она я, выпрашиваю их.
— Тебе придется целовать меня после каждого секрета, — шепчет он в мой рот. — Тебе придется целовать меня, когда я расскажу тебе о некоторых вещах, иначе я не смогу сделать этого. — Затем он отодвигается назад и выдвигает вилку вперед. Открываю рот для еды, и он кладет ее мне на язык, пока я не захватываю ее зубами и начинаю жевать.
— Скажи «да» этому, Харпер Тейт, и я расскажу тебе все, что ты хочешь знать за цену поцелуя.
Кивок. Знаю, что поцелуй — это неправильно, но сейчас он не чувствуется неправильным. Он чувствуется правильным во всех смыслах.
— Ладно, — шепчу я ответ.
— Николу отдали, когда ей было шесть. И Джеймс был тем, кто передал ее, — Винсент наблюдает за моей реакцией, но все что я могу, — это смотреть ему в глаза. — Один знал, что он никогда не получит свое обещание, так что попросил Джеймса отдать ему свою сестру.
— Но… он сказал мне, что его мать и отец отдали ее. Он сказал мне…
— Он солгал, — прерывает он. Вот насколько могущественное это заявление. — Он много лжет, Харпер. Даже тебе. Особенно тебе. Он и себе тоже лжет. Блокнот был ложью, Харпер. Вымышленным, фальшивым мирком, в который он заставил себя поверить… потому что он не мог справиться с правдой.
Последние несколько слов слетают с уст мягко. Почти шепотом.
— Какой правдой, Винсент?
Он пялится на меня. Вероятно, обдумывая — настало время сказать правду или солгать. Затем он тяжело вздыхает, и я знаю, что сейчас последует правда.
— Правдой о том, что он получил то, что просил. Он выбрал ту жизнь, и получил все, что к ней прилагается.