Воротился Иван Молодой из Твери, разговор с князем Михаилом передал, но, к его удивлению, гнева он у Ивана Третьего не вызвал. И Иван Молодой успокоился за судьбу Тверского княжества.
Гнев Ивана Третьего вызвало исчезновение колтов [39] и ожерелья покойной жены, княгини Марии. Государь вспомнил о них с приходом в великокняжескую семью невестки Елены.
Кроткая, к государю Ивану Васильевичу уважительная, во всем честь блюла. А уж за собой следила, не чета Софье.
Софья в последние годы совсем раздобрела, сделалась рыхлой, неухоженные волосы даже повойник не скрывал.
И захотел Иван Третий подарить драгоценности покойной жены невестке Елене. Вызвал старую ключницу, велел принести ларец, и покаялась ключница, что те колты и ожерелье забрала великая княгиня Софья.
Той же ночью государь отправился на женскую половину дворца, в покои Софьи. В последний год он редко появлялся здесь, и Софья была обрадована его приходом. Улыбнулась:
- Почему не упредил, государь?
Но Иван Васильевич охладил ее пыл вопросом:
- Где ларец великой княгини Марии? Софья подняла брови:
- Я отдала его как свадебный подарок своей племяннице. Разве я не великая княгиня и не вольна распорядиться тем ларцом?
- Ты великая княгиня, но то, что в ларце, должно принадлежать жене сына Ивана Елене.
Лицо Софьи исказилось, покрылось пятнами.
- Почему ты думаешь о князе Иване как о великом князе? Почему не Василий великий князь? Он Палеолог! Твой сын Иван тебе непокорен, он ослушался тебя на Угре!
Иван Третий подступил к Софье, выкрикнул гневно ей в лицо:
- Кому быть великим князем - моя воля, а ларец верни!
Четвертые сутки смиренно стоит отец Сергий у митрополичьего крыльца, шепчет слова молитвы, ждет решения своей судьбы.
Нелюбезно встретил его Геронтий, посохом на него замахнулся, ногами затопал.
- Как мог ты, Сергий, высоким саном облеченный, прилюдно мантию архиепископа скинуть и епархию покинуть? Не будет тебе моего прощения. Отправляйся, жди моего слова!
И прогнал отца Сергия.
Теперь стоит, ждет он, когда митрополит милость свою явит.
Служки владычные, чернецы ходят мимо отца Сергия, снуют, будто не замечая его.
Ночи опальный проводит тут же, на ступенях митрополичьих хором. Запахнет свой старый кожушок, чуть вздремнет и снова стоит, молится, грех тяжкий отмаливает. А ему бы, Сергию, вины свои не признать, в чем они, он и сам не знает. Видать, не по своим заслугам он на епархию Новгородскую поставлен, сломился. А должен был паству наставлять в смирении и послушании.
Но его, Сергия, видно, гордыня одолела. Оттого слух, кем-то пущенный, воспринял как обидное.