Всю неделю дули западные ветры, лили дожди, и земля больше не принимала влагу. Но потом небо прояснилось и потеплело. Открылось заходящее солнце.
Вышедшая из берегов Волга вступила в свое русло, но еще продолжала нести коряги, ветки и разный мусор, который река, взбесившись, вывернула на своем пути.
Дорога тянулась вдоль Волги, и Тверь начиналась избами и домишками. Здесь люд занимался огородничеством, держал скот, славился ремеслами. Плотницкие и гончарные мастерские сменились кузницами. А дальше, ближе к Детинцу, стояли боярские и купеческие терема и хоромы.
Строились в Твери беспорядочно, и чем ближе к центру, тем кучнее.
Как и в Москве, нередки были пожары, потому как Тверь тоже строилась из дерева, а крыши крылись соломой и дранкой. И только боярские дома, да и то не все, темнели черепицей.
Ездовые направили возок молодого великого князя к каменному Детинцу, к хоромам бежавшего в Литву Михаила Борисовича.
Теперь эти хоромы станут его, князя Ивана, хоромами.
Чем ближе подъезжал он к Твери, тем тревожнее становились у него на душе.
Нет, не таким он представлял свое появление в Твери. Не с изгнания князя Михаила. Да он, Иван, и не думал, что его удел - Тверь. Он считал, что великому князю Московскому надлежало находиться в Москве. Но теперь, когда Тверское княжество стало частью Московского, Иван Третий велел сыну переселиться в Тверь…
Возок вкатил в Детинец, остановился у крыльца хором. Тех, в каких жили дед Ивана Молодого и прадед по материнской линии и из которых изгнали его дядю, князя Михаила Борисовича…
Как-то примут его тверские бояре?
Иван подумал, что те, какие перебрались в Москву под ее покровительство, наверно, довольны его приездом, ну а те, какие служили князю Михаилу? Примут ли они?
Для себя князь решил, что в конце недели он созовет Думу. Но о чем будет первый разговор с боярами, еще не знал.
Там, в Москве, когда Иван Третий собирал думных бояр, обсуждались вопросы Новгорода Великого или Казани, похода Ахмата или иные, государственные, но здесь, в Твери, какой совет испросит он, Иван, у бояр?
Так и не определился князь по первой Думе, положился на мудрость утра.
Болели ноги, палили огнем. Когда жжение отступало, дергало жилы, рвало изнутри.
Лекарь-иноземец лечил горячей водой, пиявками, но боль не отпускала, ходить было тяжко и в седле не усидеть. Не было покоя…
Едва ездовые остановили коней и Иван выбрался из возка, как подскочил старый дворецкий, боярин Самсон, служивший еще у князя Михаила Борисовича, и сказал с поклоном:
- Вот ведь как оно получается, княже: из отцовских палат московских в тверские палаты материнские, покойной матушки Марьи Борисовны…