— Я думаю, с точки зрения Степа, добиваться любимой женщины — это и есть наилучшее применение настойчивого характера. Ты так не считаешь?
— Не знаю… пожалуй…
— Хочешь сказать, что тебе не приходилось добиваться любви женщины, они сами к тебе тянулись, как я, например?
— Что ты несешь, горе мое! — Андрей схватил ее на руки и закружил по комнате. — Никогда, слышишь, никогда не говори и не думай так! Разве не я напросился в «Ленком», хотя мог бы запросто достать любой билет на любой спектакль у театральных спекулянтов, как и сделал, когда пригласил тебя в Большой? Я люблю тебя! Я просто голову потерял и не представляю, как мог все эти годы прожить, не зная тебя, синеглазая моя разбойница. Но если бы ты от меня отказалась так категорично, как это делаешь по отношению к нему, я не смог бы быть столь назойливым.
— Поставь меня на место, а еще лучше — положи на тахту, а то у меня голова закружилась.
Андрей опустил ее на тахту, встал на колени и стал медленно раздевать, целуя каждый обнажающийся кусочек ее тела…
Потом они долго лежали, не разжимая объятий, и тихо говорили о спектакле Виктора Елагина, о классической драматургии и ее интерпретации на современный лад, о том, что современные дети мало читают Марка Твена, Жюля Верна, совсем не знают любимой книжки их детства «Кондуит и Швамбрания» Льва Кассиля и еще многое другое, что им обоим было дорого. В их воспоминаниях о детстве неожиданно выяснялись такие забавные детали, которые запомнились и Андрею, и Кате, хотя росли они в разных городах и разница в возрасте была почти девять лет. Порой возникало обманчивое ощущение, будто они с детских лет знали друг друга.
Только во втором часу ночи стали укладываться спать.
Неожиданно Андрей спросил:
— Скажи, чудовище, если бы мы с тобой не встретились, ты продолжала бы с ним…
— Зачем этот вопрос, Андрюша, разве я не сказала, что все было кончено до моей командировки в Средневолжск? — перебила его Катя, не дав договорить.
— Прости, видимо, я недопонял, — слегка сконфузился он. — Не будем больше об этом.
Но Катю вопрос задел за живое, и она, не утерпев, впервые за все время их знакомства сказала:
— Тебя волнует мое прошлое и, скажем так, предполагаемое, или гипотетическое будущее, а как, по-твоему, я должна воспринимать твою нынешнюю двойную жизнь? Нет, ты не подумай, что я на что-то претендую или обижаюсь, но понимать мое состояние, когда ты уезжаешь от меня к ней, ты просто обязан.
— Ну прости меня, прости, я был бестактен и совершенно искренне каюсь. Даю тебе слово никогда не возвращаться к этому. Пожалуйста, не сердись. И вот еще что я хочу сказать: клянусь тебе, что никто на свете мне не нужен, кроме тебя, ни сейчас, ни когда-нибудь потом. Я обещаю, что сделаю все, от меня зависящее, чтобы мы были вместе. Всегда. Только для этого потребуется время и терпение. Поверь, здесь я не могу принять волевого решения, не потому, что не хочу, а на самом деле не могу.