Я охватил взглядом все разом в одну минуту — поднятые ветром доски, кровельную дранку и ветки деревьев, падающие камни с кусками известки, отбитыми летевшими в них крупными градинами-снарядами; я слышал, как рушился и падал кирпич, как под частыми ударами молотка вдребезги разлеталось стекло, с крыш обрушивались сточные желоба.
Откуда-то бежал человек, со стороны фабрики, прямиком через засыпанный градом двор, одежды на нем развевались под порывами ураганного ветра. Шатаясь, человеческая фигура приближалась, борясь с обрушившимся на нее потопом с небес. В сарае она бросилась ко мне — замершее, чужое, но такое знакомое мне лицо с большими, полными любви глазами, расплывалось в мучительной улыбке, молчаливый теплый рот искал моих губ и долго целовал меня с захватывающей дух ненасытностью, руки обнимали меня за шею, а светлые влажные волосы облепили мои щеки, и пока мир кругом сотрясался от града и урагана, еще глубже меня охватил немой, но страшной силы ураган любви.
Мы сидели на груде досок, без слов, тесно обнявшись, я робко и удивленно гладил волосы Берты и прижимал свои губы к ее нежному ротику, ее тепло сладкой болью окутывало меня. Я закрыл глаза, она прижала мою голову к своей вздымающейся груди, потом к коленям и гладила меня мягкими, мечущимися по лицу и по волосам руками.
Я открыл глаза, вынырнув из мгновенного провала во тьму от головокружения, — ее серьезное широкоскулое лицо печально склонилось надо мной, глаза смотрели растерянно. С ее бледного лба из-под спутавшихся волос сбегала узкая струйка яркой крови — по всему лицу к шее.
— Что с тобой? Что случилось? — вскричал я в страхе.
Она заглянула мне в глаза и слабо улыбнулась.
— Я думаю, мир идет ко дну, — проговорила она тихо, и грохочущий шум непогоды поглотил ее слова.
— У тебя кровь, — сказал я.
— Это град. Пустяки! Тебе страшно?
— Нет. А тебе?
— Я не боюсь. Ах ты Боже мой! Весь город рухнет, того гляди. Ты меня совсем не любишь?
Я молчал и с напряжением смотрел в ее большие распахнутые глаза, опечаленные безответной любовью, и пока она, наклонившись надо мной и с силой прижавшись к моим губам, терзала их, я неотрывно смотрел, как мимо ее левого глаза по белой молодой коже течет тоненькая струйка крови. И пока мои чувства, опьяненные ее любовью, пребывали в смятении, мое сердце стремилось вырваться из ее объятий и отчаянно сопротивлялось тому, чтобы кто-то против его воли взял над ним верх в такой ураган. Я сел, и она прочла в моем взгляде сочувствие.
Тут же отпрянув, она гневно посмотрела на меня, и так как я, движимый состраданием и заботой, протянул к ней руку, она обхватила ее обеими руками, опустила на них лицо, встала на колени и заплакала, и ее теплые слезы побежали по моей вздрагивающей руке. Я смущенно глядел на нее, она всхлипывала, и ее голова лежала на моей руке, на затылке у нее вздрагивал мягкий пушок. Если бы это был кто-то другой, энергично соображал я, та, которую я действительно бы любил и мог отдаться ей всей душой, как бы мне хотелось тогда дотронуться любящими пальцами до этого нежного пушка и поцеловать этот светлый затылок! Но моя кровь оставалась холодной, и я мучительно страдал от стыда, что она стоит передо мной на коленях, та, кому я не хотел приносить в жертву свою юность и свою мужскую гордость.