В прошлом году он случайно познакомился с очаровательной молодой грузинкой Лали, зеленоглазой и темноволосой. Она закончила искусствоведческое отделение Тбилисского университета и приехала знакомиться с мейсенским фарфоровым производством, писала какую-то заумную работу о ломоносовском и мейсенском фарфоре — то ли их сравнительная характеристика, то ли развитие художественных тенденций двух разных школ в контексте эпохи. «Бред сивой кобылы, — подумал Генрих, — впрочем, чем бредовее тема, тем вернее результат». Это он знал не понаслышке.
Лали вполне сносно объяснялась на немецком, очень старалась продемонстрировать свои знания языка, когда Генрих заговорил по-русски, была страшно разочарована и смущена.
— Ну что вы расстраиваетесь, — успокоил ее Генрих, — если хотите, мы будем говорить только по-немецки. Я понимаю, что, кроме основной работы, вы бы хотели попрактиковаться и в языке.
— Вы правы. Хочется максимально использовать время — сейчас очень трудно получить такую командировку. Но откуда у вас такой безукоризненный русский, без малейшего акцента?
Генрих коротко рассказал о себе, а когда упомянул Болниси, то Лали оживилась, стала уговаривать как-нибудь приехать в Грузию, чтобы посетить места обитания своих предков.
— Знаете, — оживилась она, — там потрясающий храм недалеко, мы называем его Болнисский сион. Его реставрировали, и теперь это — потрясающее зрелище! Можете представить — пятый век! — Заметив, что Генрих более чем сдержанно прореагировал на приглашение и упоминание о пятом веке, она добавила: — В Болниси до сих пор сохранились некоторые дома, построенные немцами, вам будет интересно…
— Вовсе нет, — мягко, но решительно отмел Генрих дальнейшие разговоры о немецком поселении в Грузии — слишком хорошо он знал эту кровавую историю, многократно рассказанную дедом и отцом. Старый Отто считал своим долгом не только помнить, но и передавать молодым историю их рода. Уже перевалив за восьмой десяток лет, он ежедневно писал все, что помнил сам, все, что, в свою очередь, рассказывали ему его родители и деды с бабками, а главное — подробно излагал всю эпопею выселения и медленного врастания, вернее, вгрызания в новые земли. Книгу он озаглавил: «Я, Отто Бургман, рассказываю».
Генрих был прав в своем нежелании знакомиться с местом, политым потом, кровью и слезами не одного поколения немцев.
Не надо возвращаться на пепелище — плохая примета…
— Давайте лучше я покажу вам замок Альбрехтсбург. Это, конечно, не пятый век, а пятнадцатый, но там неплохой музей.
И он повез Лали туда, потом показал готический собор примерно того же возраста и предложил пообедать. Она согласилась.