Сквозь разноголосье людей пробивалось жалобное тонкое мычание испуганного теленка, которого выгнали из сарая на улицу.
Обрушился угол дома. Дядька Демка самоотверженно кинулся с вилами вперед и тут же отвернул лицо от нестерпимого жара: рукоятка на вилах была коротка. Михаил тоже бросился за ним, зацепил граблями чадящее бревно, потащил.
Снег около сельсовета растаял, земля под ногами стала скользкой, он поскользнулся и упал. Вскочил. Снял полушубок, кинул на руки стоявшей чуть поодаль Фекле:
— Где Максим? — И тут же увидел его.
Тот стоял у колодца, передавал ведро с водой по людской цепочке.
— Лей повыше!
Михаил побежал к крайнему в цепи, схватил у него ведро, придвинулся еще на два шага к огню и, отвернув лицо — невтерпеж было, — плеснул как можно выше; вода зашипела, мгновенно превращаясь в пар.
Теперь уже пылала и крыша. А до крыши, как ни старайся, не достанешь.
Через несколько минут дом рухнул. Огненный столб сник, и огонь стал униматься.
Снова мужчины с вилами, тяпками, лопатами кинулись к пожарищу, потащили в разные стороны полуобгоревшие бревна и доски. Тут же стали их обливать. Обессилевший огонь не мог уже справиться с водой. Пар, смешанный с дымом — густая грязная вата, — обложил все вокруг, застил глаза.
Кто-то вытер Михаилу платком щеку. Он обернулся. Рядом стояла Ксеня.
Постепенно дым рассеивался. Обгоревшие бревна теперь только бессильно шипели, на месте двухэтажного здания сельсовета лежала бесформенная груда обуглившихся обломков. Михаил увидел Демида в разорванном полушубке с дымящейся полой.
— А это по-людски, по-божески? — только и сказал ему Путивцев.
В комнате — кромешная темнота да легкое похрапывание Ивги. Осторожно, чтобы не натолкнуться на что-нибудь, Тихон Иванович сделал несколько тяжелых со сна шагов к двери, ведущей на веранду. На веранде было, уже посветлее.
Выйдя во двор, он направился к конюшне. Чуть скрипнули ворота в поржавевших за зиму петлях, в потемках тихо заржал Серый, Тихон Иванович насыпал в ясли корма коню и потрепал его по теплой ворсистой шее.
На дворе, у собачьей будки, позванивая цепью, уже вертелся Каштан, всем своим видом, хитрой мордой и пушистым хвостом выражая восторг при виде хозяина. Тихон Иванович к собаке не подошел, недовольный ею, а зашлепал по мокрому снегу обратно в дом. Каштан поджал хвост, вид у него был виноватый: ведь он не услышал, как хозяин прошел к конюшне, а проснулся только тогда, когда заржал Серый.
В доме Тихон Иванович снова забрался на теплые полати на припечке, улегся, но сон окончательно покинул его.