Генерал, который нес персональную ответственность за эти высотные полеты, сказал Путивцеву:
— Я не возражаю, Пантелей Афанасьевич, лишь бы вас врачи не застопорили…
Путивцев как летчик-испытатель регулярно проходил медицинскую комиссию. Но на этот раз предстояли не совсем обычные обследования. Все летчики, которые готовились к этим полетам, должны были пройти через барокамеру, где имитировались условия высоты в тринадцать и более тысяч метров.
Анфиса дома пыталась отговорить мужа от этих полетов.
— Ты уже не такой молоденький, Пантюша, а дело ведь добровольное…
Она просила и дочь отговорить отца. Инна теперь работала на заводе: университет эвакуировался, а она не захотела уезжать из Москвы.
— Папка, может, мама права?..
— А ты сама как думаешь?
— Не знаю, папка… Ты только должен помнить, что я тебя очень люблю…
— А разве тетя Нина не любила дядю Алешу или тетя Ксеня и Вовка не любили дядю Мишу? Война, доча…
Пантелей Афанасьевич с некоторым волнением на другой день вошел в кабинет врача.
— Как спали, Пантелей Афанасьевич? — спросил военврач Левицкий, прилаживая манжет аппарата для измерения давления к руке Путивцева.
— Отлично, Петр Захарович…
Путивцев сказал полуправду. Спал он в ту ночь не очень хорошо. Проснувшись, подумал: неужели все-таки возраст сказывается? Раньше перед испытательными полетами он спал, как младенец. А ведь завтра не испытательный полет, а только «полет» в барокамере… То-то и оно. Что в барокамере… Сидишь там, как подопытный кролик, и с тебя глаз не сводят! Другое дело в небе…
В небе Путивцев всегда чувствовал себя уверенно.
— Сто двадцать на восемьдесят, — констатировал врач.
Путивцев невольно вздохнул:
— У меня, доктор, обычно бывает еще лучшее давление: сто пятнадцать на семьдесят пять, как у младенца…
— Ну-ка, послушаем пульс… Шестьдесят восемь… Хорошо. Идите одевайтесь.
Через пятнадцать минут, экипированный соответствующим образом — в теплых унтах, в меховом комбинезоне, — Путивцев уже стоял перед дверью термобарокамеры. По форме она напоминала котел, выкрашенный в белый цвет. В стенке был иллюминатор. Дверца маленькая, со штурвальчиком-запором, обеспечивающим герметичность.
— Ну, как говорится, с богом, — сказал военврач.
Пантелей Афанасьевич протиснулся в дверцу и очутился в заиндевевшем «чреве» барокамеры. Опустился на сиденье, напоминающее кресло в кабине самолета. Рядом, на откидном столике, лежали кислородная маска с гофрированным шлангом и баллон с кислородом.
Путивцев приладил маску к лицу. Открыл на мгновение краник для проверки и сразу почувствовал свежую струю кислорода. Попробовал аварийный краник — он тоже был в порядке.