Шоа (Ланцман) - страница 67


Филип Мюллер

В ту ночь я работал в крематории II. Не успели люди вылезти из грузовиков, как им в лицо направили прожекторы и погнали по коридору к лестнице, которая вела в раздевалку. Их гнали бегом, ослепленных светом. По дороге били. Тех, кто бежал недостаточно быстро, эсэсовцы забивали до смерти. По отношению к ним была проявлена неслыханная жестокость. Причем совершенно неожиданно…


Без всяких объяснений, не сказав и слова…

Никаких объяснений, ничего. Стоило им спуститься с грузовиков, как на них градом посыпались удары. Когда они вошли в раздевалку, я стоял у задней двери, и с этого места мне открылась ужасающая картина. Вошедшие были все в крови; теперь они знали, где очутились. Они видели колонны так называемого Международного центра информации, о котором я уже говорил, и это их пугало. То, что они там читали, не успокаивало их, а, наоборот, повергало в ужас, потому что им все было известно: еще в лагере BIIB они узнали, что здесь происходит. Они были в отчаянии; дети обнимали друг друга, матери, родители, старики плакали, объятые ужасом. Внезапно на ступеньках появилось несколько эсэсовских офицеров, и среди них начальник лагеря Шварцхубер, который в свое время дал этим людям слово офицера СС, что они будут доставлены в Хайдебрек. Все начали кричать, умолять его: «Хайдебрек оказался большим обманом! Нас надули! Мы хотим жить! Мы хотим работать!» Они смотрели прямо в глаза эсэсовским палачам. А те оставались бесстрастными, невозмутимо взирая на них.

Неожиданно в толпе произошло движение: вероятно, люди хотели пробиться к этим солдафонам, чтобы высказать им в лицо, до какой степени они чувствуют себя обманутыми. Но тут появились охранники, вооруженные дубинками, и еще несколько человек было избито.


Прямо в раздевалке?

Да. Вакханалия достигла своего пика, когда они решили насильно заставить их раздеться. Мало кто подчинился. Горстка людей. Большая часть отказалась выполнить приказ. И внезапно зазвучал хор. Хор… Все начали петь. Голоса наполнили собой все помещение: они пели гимн Чехословакии, потом – Хатикву. Это так тронуло меня… это… это… Давайте остановимся, прошу вас! Это произошло с моими соотечественниками… и я понял, что моя жизнь потеряла всякий смысл. Зачем жить? Для чего? Тогда я вошел вместе с ними в газовую камеру и решил умереть. С ними. Внезапно ко мне подошли несколько человек, которые меня знали. Ведь я пару раз со знакомыми слесарями приходил в семейный лагерь. Ко мне приблизилась группа женщин. Они посмотрели на меня и сказали: «Ты уже в газовой камере?»