|
| Miss Bertram was the one. | То была мисс Бертрам. |
| Edmund and Julia were invited to dine at the Parsonage, and she was excluded. | Эдмунда и Джулию пригласили на обед в пасторат, а ее - нет. |
| It was meant and done by Mrs. Grant, with perfect good-humour, on Mr. Rushworth's account, who was partly expected at the Park that day; but it was felt as a very grievous injury, and her good manners were severely taxed to conceal her vexation and anger till she reached home. | Миссис Грант сделала это движимая самыми добрыми намерениями, имея в виду мистера Рашуота, которого отчасти ожидали сегодня в усадьбе; но мисс Бертрам восприняла это как жесточайшую обиду, и, пока не оказалась дома, ее умение вести себя, скрыть овладевшие ею досаду и гнев подверглось суровому испытанию. |
| As Mr. Rushworth did not come, the injury was increased, and she had not even the relief of shewing her power over him; she could only be sullen to her mother, aunt, and cousin, and throw as great a gloom as possible over their dinner and dessert. | А мистер Рашуот не приехал, и оттого обида стала еще горше, и не было у ней даже того облегченья, чтобы показать свою власть над ним; ей только и оставалось, что сердиться на маменьку, тетушку и кузину и по мере возможностей омрачать их обед и десерт. |
| Between ten and eleven Edmund and Julia walked into the drawing-room, fresh with the evening air, glowing and cheerful, the very reverse of what they found in the three ladies sitting there, for Maria would scarcely raise her eyes from her book, and Lady Bertram was half-asleep; and even Mrs. Norris, discomposed by her niece's ill-humour, and having asked one or two questions about the dinner, which were not immediately attended to, seemed almost determined to say no more. | Между десятью и одиннадцатью в гостиную вошли Эдмунд и Джулия, бодрые от вечернего воздуха, сияющие и веселые, полная противоположность тому, какими они застали сидящих там трех дам, ибо Мария едва подняла глаза от книги, леди Бертрам пребывала в полудреме, и даже тетушка Норрис, расстроенная дурным настроением племянницы, задав два-три вопроса об обеде, на которые не тотчас получила ответ, казалось, чуть ли не дала себе зарок не произнести более ни слова. |