| Он дошёл до края террасы и заглянул вниз, в темноту; чуть видны были ромашки, усеявшие нескошенный газон. |
| Here to-day and gone to-morrow! | Сегодня здесь, завтра погибнут! |
| And there came the moon, who saw all, young and old, alive and dead, and didn't care a dump! | А вот и луна, она все видит, молодое и старое, живое и мёртвое, и ни до чего ей нет дела! |
| His own turn soon. | Скоро и его черёд. |
| For a single day of youth he would give what was left! | За один день молодости он бы отдал все, что осталось! |
| And he turned again towards the house. | И он снова повернул к дому. |
| He could see the windows of the night nursery up there. | Были видны окна детской на втором этаже. |
| His little sweet would be asleep. | Его детка спит, конечно, |
| 'Hope that dog won't wake her!' he thought. | "Только бы эта собака не разбудила её, подумал он. |
| 'What is it makes us love, and makes us die! | - Отчего это мы любим, отчего умираем? |
| I must go to bed.' | Пора спать". |
| And across the terrace stones, growing grey in the moonlight, he passed back within. | И по плитам террасы, начинавшим сереть от света луны, он прошёл обратно в комнаты. |
| How should an old man live his days if not in dreaming of his well-spent past? | V Как ещё старику проводить свои дни, если не в размышлениях о хорошо прожитой жизни? |
| In that, at all events, there is no agitating warmth, only pale winter sunshine. | Эти мысли не согреты волнением, на них светит только бледное зимнее солнце. |
| The shell can withstand the gentle beating of the dynamos of memory. | Оболочка выдержит мягкое биение моторов памяти. |
| The present he should distrust; the future shun. | К настоящему ему следует относиться с опаской, от будущего держаться подальше. |
| From beneath thick shade he should watch the sunlight creeping at his toes. | Из густой тени следует ему смотреть на солнечный свет, играющий у его ног. |
| If there be sun of summer, let him not go out into it, mistaking it for the Indian-summer sun! | Если засветит летнее солнце, пусть не выходит, приняв его за осенний солнечный день. |
| Thus peradventure he shall decline softly, slowly, imperceptibly, until impatient Nature clutches his wind-pipe and he gasps away to death some early morning before the world is aired, and they put on his tombstone: 'In the fulness of years!' yea! | И тогда, может быть, он состарится тихо, мягко, незаметно, и наконец нетерпеливая Природа схватит его за горло, и он задохнётся насмерть как-нибудь ранним утром, когда мир ещё не проветрен, и на могиле его напишут: "В расцвете лет". Н-да! |
| If he preserve his principles in perfect order, a Forsyte may live on long after he is dead. |