Но сама она была ballerina assoluta, классическая танцовщица, для которой любая народность, любой национальный стиль или стиль эпохи подчинялись законам и условностям ее искусства. В классическом танце ей дышалось всего привольнее. Именно благодаря ему, а с ним — и прозрачной, наивной символике балетной сказки, она открывала вечное в современном и современное в вечном.
Для нее «Радха и Кришна», а потом «Фрески Аджанты» — балет, созданный по мотивам росписей в индийских храмах, — не могли заменить фантастическую реальность и академичную фантастику «Баядерки».
Ф антаетика вступала в свои права к третьему акту «Баядерки». Солору грезилась погибшая Никия в царстве теней.
Приметы времени, места, действия устранялись. Но безошибочно узнавалась временная и национальная принадлежность хореографических обобщений.
Нехитрая музыка. Обязательный лунный свет. Непременные белые тюники и лифы, розовые трико и туфли. Кордебалет постепенно заполняет пространство, выстраивается ровными рядами, расступается, чтобы образовать виньетки, обрамляющие сцену. Виртуозный, как соло концертирующего инструмента, танец балерины... Это русский балет XIX столетия.
Танец теней в «Баядерке» — одна из вершин подобных ансамблей. Хореографическое действие здесь — танец в чистом виде, лишенный и признаков пантомимы.
Прыжки запутанны и сложны по сочетаниям, пируэты — в любых направлениях и позах, пассажи рассчитаны на беглость и на выдержку.
Лицо танцовщицы сосредоточенно и вдохновенно: так музыкант прислушивается к смычку. Смычок — рто ее тело, натянутое, гибко вибрирующее, чуткое. Но оно — и сама музыка, послушная воле смычка, отвечающая его зовам.
Танец Вазем был ловок и смел, как смычок виртуоза, холодно любующегося своей безошибочной техникой.
Танец Кшесинекой, элегантный, лукавый, сообщал фантастическому образу привкус земной соблазнительности.
Преображенская давала почувствовать силу, скрытую в прозрачных, подчас словно бы тающих штрихах ее танца.
Юная Гельцер наслаждалась упругостью своих прыжков, крепостью пальцев в бравурных пассажах. Ее миловидная Тень могла хоть сейчас Засиять улыбкой принцессы Авроры.
Валериан Светлов, говоря о «самобытности, индивидуальности творчества» Павловой в «Баядерке», объяснял: «Она никому не подражает, не дает копий, а творит, находясь в гипнозе настроения* который владеет ею в данной роли». И ниже —* о танцах: «В них блеск, порыв, воздушность...»
Павлова первая внесла в танец Тени отблеск трагедии духа, проникнутой современным психологизмом.
В отвлеченных гармониях танца возникла тема преходящести прекрасного.