— Ты усомнился в своем предназначении, брат. После всего. Не удивляюсь.
— Я был любовником мужчин, Полутьма…
— Нет. Не ты.
Смущение охватило его, почти заставив споткнуться. Выпрямившись неловко, словно пьяница, он позволил мечу опуститься — острие ударилось о землю, породив вспышку искр. Они пошли дальше. Нарад покачал головой: — Прости, но почти время.
— Да. Понимаю, брат. Ночь ползет; даже когда мы лежим во сне и ничего не видим, она ползет.
— Хотелось бы мне, королева, чтобы кол вырвала твоя рука.
— Знаю, — ответила она спокойно.
— Их лица — мой позор.
— Да.
— Так что я зарублю всех.
— Белые лица, — промурлыкала она. — Не разделяющие нашей… нерешительности. Мы лишь их тени, брат, и потому не можем им солгать. Ты делал то, что должен был. Ты делал то, чего требовали они.
— Я умер на руках сестры.
— Не ты.
— Уверена, моя королева?
— Да.
Он встал, сгорбившись, опустив голову. — Великая, я должен спросить: кто поджег этот мир?
Она потянулась к нему, нежная рука в густой крови коснулась линии челюсти, подняв подбородок, чтобы он посмотрел ей в глаза. Насильники сделали свое дело. Забвения нет. Он помнил тепло сломанного тела под собой, рванину, в которую превратился свадебный наряд. Мертвыми очами она смотрела на него, и мертвые губы разлепились, чтобы вымолвить мертвые слова. — Ты.
Глаза Нарада распахнулись. Была ночь. Немногие костры догорели, по сторонам лагеря виднелись тонкие черные пеньки. Остальные спали. Он сел, стянул неопрятную шкуру, которой укрывался.
Он радовался, что она преследует его, но не любил этих иллюзий. Он ей не брат. Она не его королева — хотя, может быть, в некоем смысле он короновал ее — но эта честь, чувствовал он в тот миг на яростном берегу, не ему одному принадлежит. Это было заслуженно. Она вела народ, и ее народ стал армией.
«Война внутренняя творит войны снаружи. Всегда было так. Ничего не осталось, но за все нужно сражаться. Однако кто решится назвать это благом?»
Он поднес руки к кривому, изуродованному лицу. Боль так и не ушла совсем. Он еще чувствовал грязные пальцы на линии челюсти.
Глаз уловил движение. Он торопливо вскочил и повернулся. В лагерь входили двое.
Тот, что был выше, жестом остановил спутника и пошел к Нараду.
«Не Тисте. У него обличье дикаря.
Но тот, что ждет позади, он Тисте. Анди».
Дородный незнакомец встал перед Нарадом. — Прости меня, — сказал он низким рокочущим голосом. — В земле под твоими ногами таится жар. Он пылает яростно. — Мужчина помедлил, склонил голову набок. — Если тебе так легче, считай моего друга и меня… мошками.