Ханако передернул плечами. — Хотел бы я знать, Лейза Грач. Поглядим, что ответит Джагут.
— Война того стоит?
Он отвел взгляд, глядя на полную зелени долину, на серебряный клинок озера, вспоминая разговор, ставший причиной путешествия. Сказку, прилетевшую на незримых ветрах — о скорбящем Джагуте, восставшем против смерти, что похитила жену. О его страшной клятве. Не таков ли рок смертных: бороться с чувством беспомощности при виде смерти? Не правда ли, что сделать нельзя ничего — лишь терпеть тяжесть, царапать лицо в печали, бушевать от гнева? Не слишком ли смел тот Джагут, объявивший войну самой смерти?
Раздался насмешливый хохот, словно присутствовавшие решили проверить друг друга, мечами изрубить всем ведомую храбрость Тел Акаев, их болезненное пристрастие к полному наслаждений и безумств абсурду. И все же… Насколько быстро презрение уступило в душах место темному потоку, когда воспоминания о горестях призраками поднялись в ночи, и каждый миг беспомощности закровоточил вновь? И тогда разговоры зациклились, веселье пропало, сменившись черной, обожженной радостью. Восторгом слаще любого иного. Растущим восхищением перед славной дерзостью Джагута.
Многие мечты обнажились, маня, приглашая души в путь. Они имели малое отношение к обыденности. Они были недостижимы. Но в каждом, знал Ханако, родился некий привкус надежды, вполне достаточный, чтобы заманить на эту тропу в царство желаний. Мечты… Прежде их терпели, и год за годом вкус смешивался с сожалениями и пропадал под ударами печального опыта, и выжигал дыры в желудках. Он сам знал всё это слишком близко, хотя его и высмеивали за юность — но давно ли мечты стали собственностью старых и мудрых, познавших разочарования? Не царство ли детей манит, полное до небес сладкими грезами — еще не спавшимися, не порванными в клочья, не прогнившими изнутри?
Смерть была жнецом дерзаний, глотателем надежд. Так бормотали старцы в любом селе, сидя у ночных костров, когда пламя оживляло маски смерти на лицах. Лишь воспоминаниями жили они, и грядущие ночи сулили слишком малое.
Но… рожденные дерзать и знающие одни надежды, дети ничего не знают о смерти.
Такие разговоры, нет сомнений, вспыхивали в каждом и любом селении Тел Акаев, будто пожары, от гор до побережья и в густо заселенной сердцевине Долины. Джагут созывает армию ради войны, которую нельзя выиграть.
Тел Акаи дали ответ барабанным боем тяжелого, горького смеха, и сказали: «Такую войну мы поведем».
Пафос этих заявлений способен был опьянить. Он ощущал вольный, дикарский прилив в груди, обдумывая вопрос Лейзы. Привкус дурацкого торжества. — Стоит ли? Да, думаю, это единственная стоящая война!