Ее жизнь была простой и незатейливой, своего раннего детства она почти не помнила, потом был пансион, содержание в котором стоило немалых денег, и эти деньги кто-то исправно вносил за нее каждый год. В пансионе она ни в чем не нуждалась, у нее было почти все: игрушки, учителя, недорогая, но добротная одежда. Не было самого главного: отца и матери. Она старалась узнать, кто именно вносит за нее деньги, один раз даже пробралась в кабинет директрисы, открыла книгу записей, но нашла только пометку напротив своего имени – «деньги приносит ежегодно анонимное лицо», даже не уточнялось, мужчина это или женщина – просто «анонимное лицо». В пансионе было много незаконнорожденных детей знати, и Эльжебет, когда стала постарше, часто воображала, что ее мать какая-нибудь опозоренная герцогиня, которая вынуждена скрывать плод своей запретной любви, но однажды она придет и заберет ее – обязательно заберет, как мечтала перед сном Эльжебет. Но никто так и не пришел. Два года назад она окончила пансион. Как ей удалось выяснить, после этого все то же «анонимное лицо» заплатило лучшей швейной мануфактуре Горда, чтобы Эльжебет взяли в ученицы на полном содержании. Это показалось ей большой удачей: она всегда любила шить, и кто-то неизвестный, должно быть, знал об этом, или просто угадал, раз устроил ее туда. Эльжебет работа нравилась, она с удовольствием рассматривала огромные рулоны тканей разных цветов, кроила их, делала макеты – но ее никогда не заставляли работать слишком много, если она сама этого не хотела, этим она отличалась от других. Так и проходила ее жизнь, в ней была загадка, но Эльжебет уже научилась не обращать на эту тайну внимания, когда однажды к ней пришли от Императора Лазаруса.
Девчонку втолкнули в комнату почти силой, и она все еще прижималась спиной к двери. Собиралась она явно в спешке, потому что на ней был старый застиранный передник. От Этель ей достались только большие серые глаза, остальное – вылитый Мадог, сомнений в отцовстве не возникало. В кабинете Лазаря как всегда горел камин, сам Император сидел в кресле, скрестив руки на груди. В кресле по другую сторону стола расположился собственно сам отец этой юной леди, лорд Мадог, он сидел в нарочито непринужденной позе, вытянув ноги в начищенных до блеска новых сапогах. Где, черт возьми, он достал себе новые сапоги? – про себя возмутился Лазарь, но решил, что сапоги Мадога сейчас самая меньшая из его забот. Лазарь подумал, что зрелище они представляют то еще: восставший из мертвых Император и лорд-изгнанник, оба почему-то расфуфыренные посреди ночи как на парадный смотр войск. Хорошо, что Эльжебет, по всей видимости, если и слышала про какого-то там лорда Мадога, то совершенно не представляла, как он может выглядеть. Иначе такая картина довела бы девочку до обморока.