Но Поступинский вкрадчиво продолжал:
— На месте оно, понятно, видней. Кто же спорит? Однако были на Артемия Софроновича челобитные, будто он до времени дорожных починщиков у себя в вотчине держит. А ты о глупоте говоришь… Да Нечай Федорович при мне сыну наказывал, чтобы он ко всему попутному присматривался, а коли что не так, поправлял.
Лишь теперь Неудача Плещеев сообразил, что за обозный дьяк у Поступинского. Мясистые щеки его обвисли, глаза спрятались за полуопущенными веками.
— Коли так, с Бабиновым и говорите, — хрипло отрубил он. — Я тут при чем?
Плещеев был упрям, слов своих назад не брал, но к концу разговора заметно переменился: обещал подумать и о сменных конях, и о кормах, более того, предложил Поступинскому и Федорову-сыну остановиться у него на остроге.
— Благодарствую, — самолюбиво отказался Кирилка. — Не пристало обозным людям в воеводских хоромах почивать. С нас и постоялого двора хватит. Лучше ты меня с Бабиновым сведи. Много я о нем наслышан. Сделаешь?
— Сделаю! — заверил его Неудача Плещеев.
Обещание свое он выполнил, но как? Подстроил встречу Кирилке с Бабиновым в бане гостиного двора. Бабинов на полке веником хлестался, когда Кирилка с Баженкою на соседний лежак взлезли. А там такой крутой жар повис, что ноздри обжигает. Кирилка сглупа холодной водой оплеснулся, его еще больше печь учало. Поначалу крепился он, бил себя веником с пяток до макушки, потом не сдюжил, выскочил передохнуть в предбанник, выдул жбан холодного кваса. А когда к нему присоединился Кирилка, принялся ругать баню, и воеводу Плещеева, и намозолившего уши Артюшку Бабинова, который гулящих верхотурских людей под себя взял. И невдомек ему, что Бабинов рядом сидит, слушает его поносные речи, ухмыляется себе в лопатистую бороду.
Лицо у него угольником: скулы в стороны торчат, а лоб с висков ужат и под спутанною шапкою ржаных волос абы как засунут. Тело невидное, зато ручищи огромные и ноги мосластые, как у изработанного коня.
Заметив ухмылку на роже неутомимого парщика, Кирилка вскипел:
— Ну чего скалишься? Отвел душу и ступай с Богом. Не мешай людям меж собой беседовать.
— Да как мне не скалиться, ежели ты меня беззазорно выбрехиваешь? — ласково сощурился тот. — Бабинов я, Артемий Софронович… А ты, как я понимаю, тот самый справедливец, что в Соли Вычегодской Никиту Григорьевича на место поставил. Теперь за меня решил взяться. Похвально… А впрочем, я тебе и сам помогу, — и не давая Кирилке опомниться, начал отчитываться: — Людишек у меня семь десятков. Два на Салде мостовой лес готовят. Один в Благовещенской слободе. Там земля подсохла, можно спуски делать. Два на воеводском дворе амбары прирубливают и другими изделиями до поры заняты. Один на Павдинском камне. Ну а последний я еще толком и не собрал. Уговор был, а дела никакого. Так что ты на мою вотчину не греши. Для себя выгоды у меня никакой, токмо убытки. Не всякая челобитная для пользы пишется, бывают и с умыслом. Больше я тебе ничего не скажу, а ты проверь…