— И мальчик, и девочка.
— Что-то, я смотрю, ты не очень разговорчив, а? — Еремей пристально посмотрел мне в глаза, словно желая убедиться в том, что я не скрываю от него ничего важного.
— Знаешь, хвалиться особенно нечем. Дети как дети. Тут я тебе не скажу ничего нового.
— Почему же, запросто можешь! — усмехнулся Еремей. — У меня-то детей нет… Все никак не соберемся. Да и не поздно ли собираться…
На автобусной остановке мы подошли к очереди, нагруженной сумками, раздутыми портфелями, мешками. Все терпеливо ждали момента, когда подойдет автобус, когда они смогут влезть в него, когда они смогут наконец перешагнуть порог своей квартиры, разомкнуть онемевшие пальцы и, выпустив ношу из рук, упасть на что-нибудь мягкое, перевести дух.
— Знаешь, — сказал Еремей, — пойдем пешком. Ну его к черту, этот автобус!
Отойдя от автобусной остановки, мы, не торопясь, двинулись к дому, где уже немало лет проживал мой старый друг Еремей. Мягко и сдержанно поскрипывал снег, а между новыми многоэтажными домами светило холодное закатное солнце, освещая воздух, дома, сугробы чистым розовым светом.
— Я смотрю, автобусная проблема наводит тебя на невеселые мысли, — сказал я.
— Проблемы — они и есть проблемы. Многие, правда, на них попросту плюют. Единственное, что могут себе позволить. Но большинство привыкает к проблеме, к любой, причем настолько, что и избавляться от нее не хочет. Как от старой, родной, милой сердцу бородавки на кончике носа. Нет, автобусные беды меня не волнуют. Пешком я добираюсь за десять минут, на автобусе — за пять. А если учесть ожидание, оборванные пуговицы, раздражительность, которая окружает тебя в автобусе со всех сторон… Нет, старик, нет. Скажи, я прав?
— На моей памяти ты всегда был прав. Даже когда это тебе вовсе не требовалось.
Еремей с подозрением посмотрел на меня, не зная, как отнестись к этим словам. Все-таки мы слишком долго не виделись, чтобы понимать друг друга с полуслова.
— Может быть, старик, может быть… Но знаешь, всегда быть правым тяжело — не можешь позволить себе ошибку, не можешь брякнуть что-нибудь от фонаря, шутки ради, от хорошего настроения… В постоянной правоте есть что-то от ограниченности, если не сказать — тупости. А?
— Послушай, — решился я наконец на прямой вопрос, — ты так и не сказал, чем занимаешься.
— Хм, — Еремей хмыкнул так, будто давно ожидал этого вопроса и вот еще раз убедился в своей проницательности. — Чем занимаюсь… Так ли уж это важно, старик? Важны результаты. Судьба не доверила мне ни завода, ни государства, даже самого завалящего. Хотя я бы не отказался… Иногда, знаешь, выпив рюмку-вторую, я присматриваю себе какую-нибудь нейтральную обеспеченную державу с отлаженной, неторопливой жизнью, с не очень суровым климатом и послушными подданными, которые бы чтили закон и, разумеется, меня. — Еремей усмехнулся, но как-то скованно, хотя я ожидал, что он расхохочется.