— Кури здесь… Хозяева не возражают.
— Возражают. — Бомж исподлобья глянул на капитана. — Я чую. Угости сигареткой.
Взяв у Зайцева сигаретку, бомж заглянул на кухню, потоптался там, нашел спички и вышел на площадку. Он спустился на один пролет лестницы, сел на корточки в угол, усвоив где-то эту зэковскую привычку, и замер там с видом равнодушным и даже, кажется, сонным.
С каким-то металлическим грохотом лифт остановился на той же площадке, на которой расположился бомж. Из лифта вышел плотный мужичок с хозяйственной сумкой. Впрочем, не только сумка была у него хозяйственной, у него и взгляд, и поведение тоже были какими-то хозяйскими. Увидев бомжа, мужичок остановился, некоторое время молча его разглядывал, осуждающе разглядывал: дескать, мало того, что по двору шастают, уже в дом начали проникать.
— Ну и что? — спросил мужичок напористо. — Как дальше жить будем?
— Даже не представляю, — честно ответил бомж.
— Переживаешь, значит?
— Переживаю.
— Грустишь? — уже с явным раздражением продолжал настырничать мужик.
— Грущу, — кивнул бомж. — Обоих вот убили… обоих.
— Это что же, близкие твои?
— Близкие.
— А я что-то тебя у них не встречал?
— Почти не виделись, — вздохнул бомж непритворно.
И надо же, с мужичком вдруг произошла резкая перемена — он отставил свою сумку в сторону и присел на ступеньку напротив бомжа, достал сигареты, закурил, предложил бомжу. Тот не отказался, поскольку от зайцевской сигареты остался лишь коротенький бычок.
— Ты что, войти не можешь? — спросил мужичок голосом, в котором уже не было ни настырности, ни осуждения.
— Следователь там.
— Что-то он зачастил…
— Работа такая, — чуть передернул плечами бомж.
— Жалко стариков… Мы ведь лет двадцать с ними в этом доме живем… Ни к чему не могу придраться, ни одного нарекания — представляешь?
— Представляю.
— А я ведь видел старика в день убийства, — вдруг оживился мужичок. — Да-да, видел. Он забегал ко мне на минутку. Водки просил.
— Пил?
— Да нет, гостя хотел приветить… А у него ни капли не оказалось.
— И дал ты ему водки?
— Дал… Я ему говорю: дескать, неловко, початая бутылка, как такой бутылкой можно кого-то привечать? А он говорит — неважно, сойдет. Схватил и тут же убежал. И все. Больше я его живым не видел. В затылок подонок и выстрелил. Навылет. Пуля все лицо разворотила, смотреть страшно.
— Это плохо, — сказал бомж и поднялся. — Подожди меня здесь, — сказал он мужичку. — Я быстро. Не уходи.
Бомжара с необычной для него сноровкой поднялся на лестничный пролет, вошел в квартиру, не обращая внимания на Зайцева, осторожно взял с пола бутылку с остатками водки, за самый кончик горлышка взял, чтобы не стереть отпечатков пальцев, если они там сохранились, и снова вышел на площадку.