Мессир д'Альвелла обратился к статс-дамам и фрейлинам.
— А кто ещё видел синьору Черубину утром?
Лавиния делла Ровере кивнула маленькой головой на длинной шее.
— Она была на утреннем туалете герцогини вместе с Дианорой, Джованной, Бьянкой, Гаэтаной и Глорией.
— Их быстро отпустили?
— Да, донна Элеонора отпустила нас всех. — Было заметно, что это жестокое убийство не произвело на хранительницу гардероба и драгоценностей герцогини большого впечатления, но все знали, что донна Лавиния вообще не имеет нервов. Другая особа на её должности просто не удержалась бы.
Мессир Тристано продолжал любопытствовать.
— Но кто видел её после, днём?
— Мне кажется, она была после десяти на внутреннем дворе около колодца, — задумчиво проронила Дианора ди Бертацци. — Я сидела на террасе и, по-моему, именно её симара мелькала внизу. Впрочем, я не уверена…
— Кто ещё видел её и где?
— Утром после туалета у герцогини она около полудня беседовала с мессиром Ладзаро Альмереджи в Восточной галерее, — наябедничала Иоланда Тассони. Девица ничуть не казалась расстроенной смертью статс-дамы.
— Не мелькала ли она ещё где?
Песте заметил, что лицо Гаэтаны ди Фаттинанти сияет, но стоило ей заметить в углу бледную Камиллу — она нахмурилась. Однако, снова взглянув на тело Черубины, девица расправила соболиные брови и кончики её алых свежих губ загнулись кверху. Тем временем лицо Альдобрандо приобрело обычный цвет, а д'Альвелла оглядел молчавших статс-дам и фрейлин и обратился к донне Бартолини.
— Но как могло получиться, донна, что вы сами за целый день не увидели подругу и не озаботились этим?
На самом деле ничего удивительного в этом не было. Ожидая до полуночи любовника, донна Франческа, выскочив в коридор на шум, вызванный падением синьора Дальбено, поскользнулась на полу и упала, повредив щиколотку и основательно перемазавшись. Но баня была закрыта, синьор Пальтрони отсутствовал, раздобыть воду удалось только в колодце на внутреннем дворе, одновременно пришлось отбиваться от наглых издевательств и глумлений придворных зубоскалов, служанки наотрез отказывались убирать испражнения, мотивируя это тем, что они не нанимались на столь грязную работу, а между тем вонь становилась нестерпимой и привлекала внимание всё новых насмешников…
Вымотанная и обессиленная, донна Бартолини вынуждена была сама убрать всё дерьмо в коридоре и на лестнице, потом, когда все фрейлины были на утреннем туалете герцогини, она купалась, затем вернулась к себе, заперлась и, совершенно изнурённая и умаявшаяся, уснула около десяти утра. Проснулась же только в четвёртом часу пополудни. Может, Черубина и стучалась к ней — она не слышала. По пробуждении же, услышав от служанок о циркулирующих по замку слухах, пришла в ужас и до последнего часа не могла даже нос высунуть из комнаты. Где уж тут думать о подруге? Но объяснить всё это донна, понятное дело, не могла, и потому просто обожгла начальника тайной службы яростным взглядом и прошипела, что была занята.