Однако вопрос самого д'Альвеллы был сугубо формальным: он не хуже донны Франчески понимал, что после возни с ночными горшками ей было не до приятельских бесед с подружкой. Но сути это не меняло. Дурёху кто-то отравил, и теперь надлежало узнать — кому она мешала? Было очевидно, что Черубина с кем-то провела ночь, но едва ли её убил любовник — ведь статс-даму видели утром.
Д'Альвелла отметил, что для убийства был выбран идеальный момент всеобщей суеты, вызванной приездом герцога Гонзага, и всеобщей потехи, инспирированной шутом Песте. Случайно ли это? Второе — да, ибо о шалости Чумы никому заранее известно не было. Но об ожидаемом приезде гостей знали все.
Говоря откровенно, смерть статс-дамы волновала начальника тайной службы лишь в той мере, в какой она могла быть связана с неудавшимся покушением на герцога. Последнее взбесило д'Альвеллу. Как могло случиться, что нашпиговав двор своими людьми, он просмотрел мерзавца-предателя, чужого наймита? Это был вызов и оскорбление его достоинства.
После гибели собаки на ночном совете наедине с герцогом они обсудили возможные причины покушения, пытаясь по причине обозначить и виновника. Отношения с папской курией при Фарнезе были напряжёнными, но не настолько, чтобы напрямую угрожать Франческо Марии или желать его смерти. Перехваченное письмо вызвало у герцога скорее недоумение, чем злость. Он не понимал, кого мог задеть столь сильно, чтобы это могло быть основанием для смертельной вражды, однако д'Альвелла знал, что герцог не отличался деликатностью и мог походя оскорбить любого необдуманным и резким словом. В этом не было нарочитого желания унизить: герцог не был жесток, но чувствительность и гордость других были для него несущественны и, общаясь с Доном Франческо Марией, нельзя было быть излишне ранимым.
Они с герцогом обсуждали произошедшее полночи, но ни к чему не пришли. Следующими ночами Тристано д'Альвелла методично перебирал лица, имена, сопоставлял и обдумывал. Это его человек? Некто, кого он принял за своего? Этого он боялся больше всего. Или один из тех, кому традиции или высота рождения давали право вращаться при дворе? Порой у него мелькали смутные мысли, которые он едва осознавал, они становились всё отчётливее, но не проступали до конца. И вот — перед ним был труп той особы, кою сам д'Альвелла, подобно Песте, никогда не принимал всерьёз. Её отравили. Герцог сказал, что это простая уголовщина, но д'Альвелла понимал, что Дон Франческо Мария обеспокоен. Сам Тристано решил не делать пока выводов: две попытки убийства всего за две недели заставляли не торопиться с суждениями. При этом мысль, что некто в замке имеет в своём распоряжении яды, коими пользуется по своему усмотрению, приводила д'Альвеллу в бешенство. Попытка отравить герцога сорвалась благодаря не его расторопности, а случайности, убийство же Черубины Верджилези порождало новые пугающие мысли.