Чума, слушавший дружка, закусив губу, опомнился и подсёк крупного сазана. Теперь их было уже четыре.
Через четверть часа рыба была почищена, выпотрошена, посолена и обваляна в муке. Песте налил в сковороду масло.
— Ты посолил?
Чума кивнул и осторожно положил аппетитные рыбные тушки в озеро кипящего масла. Аурелиано, отпихнув боком дружка, ножом поправил криво лежащего сазана, потом откинулся на стуле, запрокинул руки за голову и, улыбаясь, проронил.
— Господи, какое счастье…
Грациано, искоса бросив взгляд на Портофино, чуть улыбнулся. Да, он понимал его. Лелио был человеком живого божественного дыхания, которому в этом мире было ничего не нужно. Он подчинялся Богу как своей высшей и последней инстанции, не знал эгоистической жизни страстей, не был рабом множества мимолётных благ, приносящих жалкую минутную радость, был вне событий и обстоятельств. Философы тщатся понять, но святые давно постигли, что полнота души есть потеря её в Боге. Господь обладает совершенной цельностью и дарует её отдающемуся Ему. Только у святых поистине совершенная душа. Для аскета Аурелиано эта комната была роскошной, жареная рыба — королевской трапезой, он умел быть счастливым этими Божьими дарами. Это и роднило их. Но у Лелио было дело, коему он посвящал себя, а что у него, Чумы? Когда-то шутовство спасало его, но теперь стало обременять…
— Переверни рыбу, пережарим.
— Достань рюмки и бальзам, — распорядился Песте. — Ничего не пережарим, я люблю, когда хвостики хрустят.
Портофино извлёк из ящика драгоценный бальзам, рюмки и поставил на стол тарелки. В коридоре послышался шорох шагов, и Песте, уже различавший шаги Альдобрандо Даноли, сразу после стука распахнул её. Граф окинул комнату отрешённым взглядом.
— Я не ко времени?
Шут рассмеялся.
— Время — вещь временная, преходящая и непостоянная, и настанет время, когда времени больше не будет, но пока мы подчинены временам и несём тягостное бремя времён, прийти не ко времени нельзя, ибо всему есть своё время, — шут жестом пригласил Альдобрандо за стол. — Ведь время медленно для ожидающих, быстро для боящихся, длинно для сожалеющих и коротко для любящих. Но для тех, кто пирует, время — бесконечно. Кстати, сегодня последний день весны… Что с вами, граф?
— Ничего, — Альдобрандо по-прежнему смотрел отсутствующим взглядом. — Ничего.
Он, твёрдо ступающий на плиты коридоров и вместе с тем призрачный, сквозил сиянием нездешнего света. Чума оглядел его с тревогой. Аурелиано тоже смотрел на графа исподлобья сочувственно и благосклонно.
Даноли зашёл, сам не зная зачем, с утра его снова то знобило, то бросало в жар, ему просто захотелось к людям, одиночество давило, но в замке людей было мало, те же странные сущности, что мелькали повсюду, людьми не казались. Альдобрандо смотрел сквозь них, и это ещё больше пугало его. Эти двое были людьми, живыми и осязаемыми, на них почивал Дух Божий, и сейчас они одним присутствием успокоили его мятущийся и больной дух. Альдобрандо отказался от трапезы, ибо не чувствовал голода, но несколько минут смотрел, как Чума переворачивает рыбу на сковороде, и эти простые движения, треск дров, обтекание пламенем потемневших головёшек, лёгкий ветерок, струившийся из окна, запах рыбы — утешили и расслабили его.