— Под контролем… — безучастно отозвался он, не давая ей продолжить. — Вы знаете… Когда нам пришлось принять эти нелегкие решения, а именно нарушить свои же законы, запрещающие нам под любым предлогом причинять вред тем, кто в полной мере обладают нашей силой, многие из нас сомневались. И я чувствую, что сомневаются до сих пор.
Тлеющая сигара в его руке медленно чертила в воздухе завораживающие восьмерки. Женщина наблюдала за ними подобно тому, как жертва наблюдает за глазами питона, постепенно чувствуя заполняющую ее беспомощность.
— Но только не я. И вы знаете почему?
Крохотные бусинки пота мелькнули на ее лбу.
— Совет всегда принимает взвешенные и необходимые для нас решения, — ее голос прозвучал сдавленно. Она снова подправила узкий ворот, который впервые за все время почему-то нестерпимо душил ее.
— Нет. Просто потому что я не могу позволить себе такую роскошь, — отрезал он. Словно вторя ему, в комнату ворвался яростный порыв ветра, едва не затушивший испуганные свечи. Потревоженные язычки в серебряных канделябрах неистово задергались, сражаясь с внезапным сквозняком. Женщина едва не бросилась, чтобы прикрыть распахнувшееся окно — она знала, что этот человек этого не одобрит. В его кабинете ее роль сводилась к пассивному слушанию.
Когда пламя снова как ни в чем не бывало задрожало на тонких фитилях, его вытянутая тень на стене осталась такой же ровной и прямой, как и до этого.
— Уже несколько десятков лет я возглавляю Совет и у меня нет времени на сомнения или ненужные сожаления. Но не из-за того, что я уверен, что всегда поступал правильно… Женщина с трудом могла заставить себя смотреть в его бездонные глаза. Казалось, они медленно вытягивали из нее силы.
— А потому что сомнения — это пустая трата времени. Времени, которое, при всем моем могуществе, остается единственным, что мне не подвластно.
На одно призрачное мгновение его лоб прорезала глубокая морщина, а лежащая на подлокотнике рука сжалась в кулак, но тут же снова принялась неторопливо поглаживать расшитый золотом, алый бархат.
— Однажды из-за упущений, сделанных именно в стенах школы, — женщина хотела возразить, но лишь открыла и закрыла рот, в то время как голос, звучащий словно откуда-то из подземных глубин, неумолимо продолжал: — нам уже пришлось вмешаться. Мы дважды выполнили за вас всю грязную работу и оставили вам самое легкое. — Его лицо сохраняло непреклонное выражение, а глаза, в которых не было ни доли сочувствия или понимания, жгли насквозь. — Воспитать ее. Начать все с чистого листа. Сделать так, чтобы эти неприглядные моменты нашего прошлого с его ошибками, просчетами и слепыми заблуждениями, едва не стоящими нам нашего могущества, навсегда остались позади. Тогда почему я все еще получаю отчет о том, что что-то идет не так? Разве мы, Совет, уже не сделали для вас слишком многое?