– Постойте, – перебил его я. – Вы что, опыты ставите на Карине?
– Что вы, какие опыты! – отмахнулся он. – Мы применяем только сертифицированные, проверенные, одобренные нашим минздравом и ВОЗ методы. Но самые передовые! Например, я заметил, как вы скривились, когда я заговорил об операции. Не скрою – раньше в таком случае после нескольких сеансов химиотерапии нам пришлось бы прибегнуть к гистерэктомии[12], а скорее всего – даже к гистеросальпинговоэктомии[13].
– Звучит устрашающе, – сквозь зубы ответил я, – но я не понимаю значения этих жутких слов, так что…
– Удаление матки или даже матки вместе с яичниками и придатками, – пояснил врач. – У вас сигареты есть?
Я достал из кармана мятую пачку дешевой белой «Явы». Я заметил, что самые крепкие сигареты – самые дешевые. А мне нужны были самые крепкие, вонючие и самые вредные из тех, что продавались. Если бы я мог найти «Беломор», я перешел бы на него, но в Москве эту отраву не продавали, по крайней мере, мне она не попадалась.
– А теперь что, не нужно? – уточнил я. – Вы же говорили об операции…
– Операция и эктомия – не одно и то же, – ответил доктор. – Мы даже не будем вскрывать полость – просто введем внутрь зонд и операционный манипулятор, на месте наметим границы пораженных участков и удалим миниатюрным лазером исключительно постметастазный некроз… грубо говоря, убитые химиотерапией узлы опухоли. Ваша девушка после этого даже, возможно, останется фертильной. Способной иметь детей, то есть, – он подкурил мою «Яву» и скривился: – Что за гадость вы курите? Хотите попасть в число моих пациентов?
– Мне все равно, – ответил я, сам не зная зачем. – Если честно, я и через дорогу хожу, не обращая внимания на цвет светофора. Собьют, так и слава богу!
Да, я сорвался, и это был не единственный раз, когда я срывался. Не вижу причины этого стесняться: человек не железный, а я и злейшему врагу не пожелаю пережить то, что я в те дни переживал.
Василий Владимирович сжал губы и с силой стиснул мою пачку в кулаке, сминая последние сигареты.
– Вы это бросьте, – сказал он. – А то я еще решу, что вы не верите в успех нашего дела.
Он вздохнул и затянулся, а затем сказал:
– Не знаю, что и кто вам напел, но понимаю, что у вас, наверно, есть основания для пессимизма. Рак – это страшно. Но тот, кто начинает борьбу, не надеясь победить, уже проиграл. Вы должны держаться. Обязаны верить. На вашей вере все держится – и мой успех, и ее выздоровление. Рухнет эта опора – и все, понимаете, все рухнет.
Он затянулся еще раз:
– Я не слепой. Я вижу, в каком настроении ваша Карина. Она уже опустила руки. Значит, вы ни в коем случае не должны. Вы должны, вы просто обязаны верить и за себя, и за нее. До самого конца, каким бы ни был этот конец. Ради нее самой.