4
Обнулить счёт, начать сначала, убрать три года жизни в дальнюю ячейку памяти – не позабыв ни об одном дне этих лет. Поработать слесарем-сборщиком на заводе, окончить вечернюю школу и поступить в университет, конечно, на исторический, разумеется, через рабфак. К иностранным языкам способности оказались приличные, и хотя английский он так в полной мере и не освоил, но понимал его, а читал так и вовсе красиво. Переводил, как все прочие студенты, безразмерные и бесконечные «тысячи знаков», спотыкался на поговорке «Не that has an ill name is half hanged» – «Тот, у кого дурная слава, наполовину казнён».
Дурная слава (– Он что, судимый? – Хуже, девочки, сидевший!) бежала впереди, как ей и свойственно. Проще было бы не разочаровывать окружающих, а идти по кривой дорожке дальше: каждому приятно в очередной раз убедиться в том, что люди не меняются и что яблоко, упавшее далеко от яблони, непременно сгниёт.
Но если ты уже выбрался с петляющей тропинки на магистраль, назад и смотреть не захочется. Может, дурная слава прогорит, как клочок ткани, который сжигают перед новым понтификом в знак тленности всего земного. И тогда все, даже отец, убедятся в том, что можно заслужить прощение, а с ним – и признание. И добрую славу.
Но это только «глория мунди»[4] вспыхивает и гаснет, а «мала фама»[5] неистребима, как раковая клетка. Кажется, что столкнуть одну с другой невозможно – они мчатся по разным путям, как скорые поезда из школьных задачников.
Можно прийти к доброй славе, став великим поэтом или знаменитым учёным, государственным деятелем или прославленным спортсменом. Долгие годы он примеряет одно призвание за другим, а сам, не снимая, носит плащ вечного студента. Поступил – в 1985 году, окончил, вообразите, в 2003-м! На юбилее Уральского университета, через долгие, до краёв полные событиями годы, сам посмеётся над собой: я лучше всех знаю университет, потому что учился в нём почти двадцать лет! И публично вспомнит давнюю историю о том, как его хотели исключить из комсомола ещё на первом курсе.
В комсомол приняли на заводе и даже предложили стать секретарём комсомольской организации. Он опешил: да как же, я ведь только что освободился? Ну, вот и будешь освобождённым секретарём. Этот узор не сложился, а исключение из комсомола тогда означало исключение из университета. Одна из причин – стихи. Писал он их в те годы помногу, расходились сочинения по всему вузу. Задел грубой эпиграммой однокурсницу, дочку директора военного завода, которая собралась вступать в партию, на каждом углу рассказывая о том, в каком гробу видит родную страну. В довесок собственная несдержанность подвела – поделился с любимой на тот момент девушкой смелыми мыслями, а она стукнула куда надо. Забрезжил знакомый сюжет – с вещами на выход, но его отстоял тогдашний комсорг, а нынешний ректор УрФУ Виктор Кокшаров.