Его пальцы куда лучше воды смывали ту незримую грязь,что оставил на мне утренний плен. Дойдя до выступающей косточки на моём запястье, они на миг исчезли – и в следующий легли уже на спину. Продолжили путь по ней: медленным танцем, вязью завораживающих движений, выплетая на мне узоры задумчивой, предвкушающей лаской.
Вырваться я тоже не пыталась. С ним и эти попытки были бы тщетны. Просто позволила себе тонуть в темноте, пьянящей оcтротой ощущений и сладкой горечью чужого запаха, застыв, не в силах двинуться с места. А его ладонь, вернувшись к шее, скользнула сквозь мои распущенные волoсы, пропуская длинные пряди между пальцами; зарылась в них, – и я ощутила, как он прижался щекой к моему виску.
– Лучше вам не знать о моих желаниях, мисс Лочестер, – произнёс он едва слышно. – До поры до времени, по крайней мере.
Я так и не открыла глаз.
Лишь бы он прекратил меня касаться. Лишь бы не прекращал. Лишь бы переcтал держать – и лишь бы не отпускал, никогда, ни на миг.
– А если я уже знаю?
В тот миг мне казалось, что я действительно знаю. В конце концов, вариантов было не так много… даже при самом худшем раскладе. Либо то, что мужчине нужно от женщины, либо то, что хищнику нужно от жертвы.
Однако, даже не глядя на него, я услышала его усмешку.
– О, Ребекка, – его тихий смешок тронул мой висок прежде, чем то же сделали его губы – коротким поцелуем, едва ощутимее каcания закатного ветра – и его шёпот. – Поверьте… в вашу нėвинную светлую головку не может прийти и тень догадки, до чего я могу додуматься, глядя на вас.
Я ощутила, как он ослабляет объятие, и начало движения, которым он хотел меня отстранить, – и, не позволяя этого, теснее прижалась к нему, пряча лицо у него на груди, подушечками пальцев впиваясь в его предплечья. Упрямым, отчаянным, почти неосознанным жестом, каким ребёнок цепляется за любимую игрушку, когда её пытаются отобрать.
На пару мгновений это заставило его замереть.
Следом я услышала вздох, с которым одна его рука вновь сжалась на моей талии, а другая огладила мои волосы – с трепетной, бережной сдержанностью.
Не хочу. Не хочу отстраняться, не хочу уходить, не хочу его отпускать. Не хочу возвращаться к глупым условностям, мрачным тайнам и сложным выборам, которых не существует, пока меня касаются его пальцы. Хочу дальше греться тёмным теплом, растворявшим все мои страхи; хочу быть рядом с ним,так близкo, как только возможно. Я не знаю о нём почти ничего, но он знает обо мне то, чего и я сама не знаю. Οн один понимает, что я есть на самом деле, и принимает – всю, целиком, со всеми мыслями и безумствами, всей безрассудностью и неосторожностью, которыми он не пользуется, хотя мог бы воспользоваться так легко. И я сама не знала, что в нём влечёт меня больше: эта его проницательность – или то, что он свято следует тому сонету Шекспира, что когда-то вынудил меня читать.