Впрочем, если бы он, будучи оборотнем, не умел притворяться – Инквизиция явилась бы по его душу давным-давно.
– Да, – подтвердила я. – Большой волк.
Глядя на могилу, мистер Форбиден коснулся хлыстом надгробия.
– Как удивительна и внезапна жизнь, не правда ли, мисс Лочестер? – отстранённо молвил он. – Ещё совсем недавно этот старый добрый малый дышал и, полагаю, даже не думал умирать; а сегодня лежит тут и, полагаю, немало веселит богов удивлением по поводу данного факта. Люди такие смешные в своём вечном наивном эгоцентризме. – Концом хлыста он обвёл один из бузинных листьев, высеченных на камне. – Вы ни разу не пытались представить мир, в котором нет и никогда не было вас?
Вопрос был неожиданным и внезапным. Таким внезапным, что я почти помимо воли тут же попыталась это вообразить. Что я никогда не рождалась, что сейчас меня нет там, где я стою – а между тем всё идёт своим чередом: солнце, вставшее утром, пробивает сквозь тучи свой угрюмый свинцовый свет, ветер ластится меж могил, оглаживая серебриcтые листья ивы, а мой собеседник смотрит на существующую вместо меня пустоту.
У меня получилось всего на один миг.
Ощущение было настолько странным, что у меня закружилась голова.
– Любопытный опыт. – Конечно, мистер Форбиден наблюдал за мной, и моя попытка не укрылась от его пугающей проницательности. – В сравнении с масштабами вселенной люди немногим больше бабочек-однодневок, однако в их головах они – её неизменный центр. Весь мир вертится вокруг них, солнце и луна сопровождают их по небосводу. В нас природой заложено поразительное самомнение, наше сознание устроено абсолютно эгоцентрично, но гордыню почему-то cчитают грехом. – Он пожал плечами. – Забавно, что ни говори.
Я задумчиво изучала взглядом его профиль: высокий чистый лоб, который редкими параллельными ниточками прорезали морщины,ироничный излом тёмных бровей, тонкий нос, самую капельку загнутый книзу, заставлявший вспомнить о хищных птицах. Морщины легли и воқруг этого носа, прочертив на его лице две глубокие складки, убегавшие вниз к уголкам губ, и у разноцветных глаз, спрятавшись там тонкой сеточкой. Это было лицо человека, который действительно повидал очень и очень многое, и большая часть этого «многого» была тем, что не могло не оставить после себя хмурый морщинистый след.
Удивительно. Он не был молод. И совсем не походил ни на благородного рыцаря, ни на прекрасных принцев из сказок.
Тогда почему он кажется мне привлекательнее всех мужчин, что я видела в жизни, – включая Тома, которого проще простого представить на белом коне, в золотой короне и сияющих доспехах?