— Хорошо, — кивнул Эмет.
Посидели, поговорили еще. Потом Степан, Томила, Эмет засобирались домой. Ворон и Серафима тоже поднялись гостей проводить. Вышли в сырую, влажную темноту. Снег перестал. Тучи уходили. На закате проглянуло умытое небо со звездами. Там еще догорала холодная, стылая заря. Тихо переговариваясь, медленно шли по дороге. Эмет отстал. Шагая рядом с Вороном, тихо сказал ему:
— А если человек не добр…
— Так что? — не понял Ворон.
— Я говорю, если человек не добр, его хорошим не назовешь. Если ум у него только…
— Само собой…
— Вчера на охоту ходили, Василий Выксун мне говорит: закона нет.
— Еще чего! Где же здесь закон? Ни царя, ни воевод… И слава богу.
— Нет. Он сказал, между людьми никакого закона нет. Говорит, душа самовластна, что захочет, то сделает. Можно и человека убить.
— Как это — можно? Кого?
— Кого захочет.
— Зачем?
— Если ему нужно. Кто смеет, тот владеет, — он так говорит.
— Зачем он это говорил?
— Не знаю.
— Ты, может, Эмет, не понял?
— Нет. Я хорошо понял.
Эмет ускорил шаг. Подошли к новой выстроенной избе. Попрощались. Степан, Эмет, Томила поднялись по крыльцу, вошли в избу. Поп Иван зашагал дальше. Ворон и Серафима повернули обратно, к себе. Ворон смотрел на небесный склон, где заря совсем уже почти угасла. Еле-еле еще дрожал там за черными верхушками леса размытый кровяной отсвет с прозеленью. Чуть повыше зажглась, глядела неподвижно в очи тусклая желтая звезда. Впервые за время, что были они в Заповедном Долу, коснулся Ворона неясный шелест тревоги.
— Серафимушка, — он взял жену за руку, — лада моя… Довольна ты?
— Довольна, Ворон. Грех жаловаться. В кои-то времена — свой угол, крыша над головой. Хорошо здесь. Нравится. А что дальше — поглядим.
— Поглядим…
На следующий день, дело тоже было к закату, пошли к попу Ивану, как он просил.
Жилище Василия Выксуна выходило на дорогу глухой стеной из длинных толстых, потемневших от времени бревен. Здесь уже поп Иван ждал их и повел за угол. С ним был еще человек, востроглаз — в темной окладистой бороде с рыжими подпалинами. Поднялись по крыльцу к низенькой двери, поп Иван сунул в отверстие длинный тонкий железный прут, поднял запорную щеколду, отворил.
— Входите, — сказал, — во имя Иисусово.
— Аминь, — сказал востроглазый.
Вошли. Из сеней поп Иван повел гостей в ближнюю горницу, из нее — в другую, потом в третью, дальнюю.
— Здесь я обитаю, — сказал он, остановившись. — Рядом — моленная. Там у нас образ святой Спаса нашего. Собираемся в моленной в праздники православные, а иной раз и просто по желанию — помолиться, побеседовать, душой отдохнуть, укрепиться.