— Государственные дела? — посочувствовал он Грише. — Знаю, знаю, сам не раз…
Гриша посмотрел на этого нахала. В самом деле Пшонь, только переодетый!
— Послушайте, — сказал он, — вы ведь по физкультуре, если не ошибаюсь?
— Ошибаетесь, да еще и глубоко! — добродушно хохотнул тот. — Я по культуре, но без всяких «физ»! А про вас откуда? Очень просто. Был тут такой товарищ — Тавромахиенко?
«Ну, гадство, — подумал Гриша, — уже, наверное, и об этом есть заявление. А Пшонь откуда-то пронюхал — и потому весь этот маскарад».
Вслух он произнес:
— Я уже и не помню…
— Да он тут у вас метеорно! Промелькнул — и нет. Несерьезный человек. Но запомнил. Все там, говорит, самое передовое и показательное. Только, говорит, ощущается нехватка чего-то, а чего именно, говорит, не пойму.
Гриша слушал и не слушал, потому что в голове у него вертелось только одно: «Пшонь или не Пшонь? Еще одно заявление или не заявление?»
— Послушайте, — неожиданно прервал он пришельца, — вы тут что-то говорили о козьей замше…
— Про ирху?
— Вот-вот… Может, вы относительно козьей фермы?
— Козьей фермы? Не интересуюсь. У меня сферы намного выше. Благороднее. Вот я вас спрошу. Каким должно быть искусство?
— Искусство?
Переход от коз к искусству был таким неожиданным, что Гриша растерялся.
— Вот именно: искусство! — торжествовал Шпинь-Пшонь. — Не можете сказать? И не требую. Никто так сгоряча не скажет. А я скажу. Искусство должно быть чистым. Никаких примесей! Чистым и гордым. Это вам говорю я!
В дверь заглянул дядька Обелиск, и Гриша, даже не извинившись перед своим незваным гостем, выскочил к исполнителю.
— Ну что? Были? — шепотом спросил он.
— Был, — переминаясь в тесных туфлях, которые обувал только в сельсовете, бегая по селу босиком, сказал дядька Обелиск.
— И что? Пшонь где, в школе?
— А где же ему быть? Спит под телевизором, хоть ты над ним обелиск водружай.
— Спит? В самом деле? Вы сами видели?
— Да сам же.
— И вы убеждены, что это он?
— Видел, как вот вас.
— Пшоня?
— Да Пшоня же. Вы бы сказали, я бы его сюда привел, если надо.
— Нет, не надо. Благодарю. Все в порядке.
Гриша снова возвратился в кабинет, снова надеясь, что видение исчезнет и можно будет разве что вспоминать обо всем как о бессмысленном сне.
Гай-гай! Шпинь сидел на диване.
— Так как, говорите, ваша фамилия? — еще раз переспросил Гриша.
— Шпинь. Неужели никогда не слышали? У меня вот полный портфель рекомендаций, грамот, дипломов, наград и благодарностей. Пожалуйста!
Он соскочил с дивана, щелкнул замками портфеля и вывалил на стол перед Гришей настоящую скирду бумаг, у которых был такой вид, будто их жевал целый коровий комплекс.